Василь Когут - Копия Афродиты (повести)

— Ты на допросе об Оксанке говорил что?

— Говорил.

— И что же?

— Я сказал, что она собиралась на время отдать тебе мотоцикл.

— А о собаке?

Витька вытаращил глаза. Длинный нос его шевельнулся, маленькие ушки будто вжались в немного отросшие волосы:

— Честное слово!

— Честное слово, — передразнил Гришка. — Откуда же они узнали о собаке? О твоем дурацком эксперименте было известно только нам двоим.

— Ей-богу…

— А Оксанка? — наконец спросил Гришка о главном. — Ты ее видел?

— Нет. Утречком того же дня Певень ее и жену отправил в Гродно к тетке… Пусть, мол, в институт на консультации ходит. Там больше толку будет. Оксана, наверное, ничего и не знает.

Горькая обида наполнила Гришкино сердце.

«…Через три дня меня выписали из больницы. Но за эти три дня я передумал столько, сколько, казалось, не передумал за свою короткую жизнь. Следователь ко мне больше не приходил. Но душой я чувствовал: скоро с ним придется встретиться. Но самое страшное, что я почувствовал: история с мотоциклом приобретает непредвиденный поворот. Я на первом допросе не признался, что «ИЖ» разрешила взять Оксанка. То есть я соврал. Пусть даже из благородных целей, но соврал. Тем самым нарушил предупреждения следователя. Но с другой стороны — Оксанка разрешила мне взять мотоцикл без ведома отца. Как мне было поступить в данном случае? Неудивительно, что председатель заявил в милицию. Значит, Оксанка ему не сказала правду. Или не успела. Но ведь Витька сразу признался, что в этой истории замешана дочь председателя. Пусть эти сведения косвенные, но следователь их обязан проверить. В этом случае он должен поговорить с самой Оксаной. По всему видно, не говорил. Да он и не мог встретиться с ней — она уехала к тетке. Выходит, надо ждать. Интересно: ее специально увезли подальше от дома или в самом деле решили, что в институте она получит больше знаний за этот короткий период? Как бы там ни было, мое дело дрянь. Теперь все зависит от Оксанки. А вдруг она не признается? Скажет, что ничего не знает, и все. Кто я для нее?

Я старался предвидеть будущее. Мысленно организовывал встречи-допросы со следователем, предугадывал вопросы и ответы, строил ход следствия, а конца его придумать никак не мог. Что ж, решил, жизнь покажет…

Я ничуть не удивился, когда увидел поджидавшего меня старшего лейтенанта. Он, как старому знакомому, мне улыбнулся, поздоровался и пригласил следовать за ним. Я, проходя мимо зеркала, вмонтированного в колонну, мельком взглянул на себя в полный рост. И ужаснулся. На кого я был похож! Мятый, перепачканный грязью костюм. На правой коленке кто-то небрежно заштопал штанину, разорвавшуюся, видимо, при падении. Голова в бинтах, словно в чалме. За несколько дней на верхней губе выросли черные усики. Под глазом красовалось, как у ужа, желтое пятно. Увидела бы Оксанка! Неудивительно, что встретивший меня Кравец так мило улыбнулся…

Дорогой молчали. Только когда приехали, усадив меня в своем кабинете за стол, сам усевшись напротив, следователь напевным фальцетом спросил:

— Итак, кто отравил собаку?

Вся моя режиссура, выстроенная в уме в больнице, рухнула, как карточный домик. Такого вопроса я не предвидел. Будь она трижды проклята, эта собака!

— Я не травил.

Да, я ее действительно не травил. Значит, не вру. И Витька, по-моему, не думал об этом. В конце концов ее уже застрелили.

— А твой сообщник?

— Не знаю… точно.

— Так не знаешь или не знаешь точно?

— А разве я не ясно выразился? — в моих мыслях снова началась путаница.

— Не ясно, — сказал Кравец. — Не знаю — одно дело. Не знаю точно — другое. В первом случае — категорическое отрицание. Во втором — ты в чем-то уверен не до конца. Так как?

Ну и влипли! К злополучному мотоциклу добавилась еще и глупая шутка с собакой. Я рассеянно рассматривал на окнах вазоны.

— Я же предупреждал, что сделаем эксгумацию. Это — извлечение трупа для установления причины смерти. Вот мы и сделали это…

— Ее же застрелил сам Певень. Слышал лично.

— Слышал? — удивился следователь. — Как слышал? Петр Саввич дал показания, что в тот день во дворе он никого не видел. Только его дочь в саду готовилась к экзаменам. Ты что, был с ней?

— Был, — меня будто обдали кипятком.

— И ничего не знаешь?

— Нет, — голос у меня снова охрип, я стал откашливаться.

— Туго тебе придется, парень, — с сожалением сказал следователь. — Реланиум применяют люди знающие. Ваше намерение усыпить собаку — говорит о многом…

Я почувствовал, как холодная капля пота прокатилась по спине. Они все знают. Я мало того что выгораживаю Оксанку, стараюсь выгородить и Витьку. А какой в этом смысл? Ведь рано или поздно придется во всем признаться? Но теперь, в эту минуту у меня не хватило для этого мужества…

Я снова расписался в протоколе допроса и как можно быстрее покинул отдел милиции. Последний автобус в Ядловец уходил через тридцать минут…»

С автобусной остановки Гришка не пошел хорошо утоптанной тропинкой вдоль Рудки, а сразу, будто побитый пес, метнулся в лес и, скрываясь среди деревьев, направился в сторону деревни. Избегал встреч с односельчанами. Через луг бежал и только в лесополосе, что росла по обеим сторонам гравийки Ядловец — Дубиловка, — остановился. Очень ему хотелось посмотреть на то место, где он разбился, воочию убедиться в случившемся. Осину, в которую он врезался на мотоцикле, нашел сразу. В метре от земли на стволе содрана кора. Оголенное место покраснело, словно запекшаяся кровь. Чуть выше — заметная вмятина, затянувшаяся бурым соком. Гришка рукой потрогал рану на стволе дерева. Она была сухая, теплая, нагретая солнечными лучами…

Послышался шум двигателя. Гришка отскочил в сторону и спрятался за густыми кустиками можжевельника. Машина с ревом пронеслась мимо, подымая за собой клубы пыли. Гришка посмотрел ей вслед, поднялся во весь рост и побежал напрямик в деревню. Перемахнув через плетень, сразу оказался в своем огороде.

Мария Ивановна не ожидала сына. Увидев Гришку, побледнела, всплеснула руками, повела в хату.

— Голодный? — сразу стала доставать из печи чугунок с горячим щавелем.

— Отец на работе? — не ответив на вопрос матери, спросил Гришка.

— Где же еще?!

— Насчет мотоцикла к председателю не ходил?

Ну, никак не обойти разговор об этом. Мать поставила перед сыном миску с дымящейся едой, нарезала хлеба. Непрошеная слеза покатилась по щеке. Увидев ее, Гришка сжался, словно хотел превратиться в комочек.

— Ешь, ешь, — просила мать. — И зачем тебе нужен был тот мотоцикл? Конечно, я виновата, сынок. Надо было свой купить. Знать бы…

— Не нужен он мне теперь, — буркнул Гришка.