Пол Стюарт - Древний странник

— Вельма!.. Палец!.. — Марис устремилась к ним, обхватила Вельму. Они крепко обнялись. Палец верещал, прыгая по их плечам.

Сзади Марис услышала крики. Цепочка передававших вёдра что-то заметила. Она оторвалась от няни и посмотрела на вход. Из двери появился долгоногий паук, старый настоятель Дворца Теней. Он пятился задом, чтобы не повредить что-то, что он нёс в передних своих конечностях. Снаружи он медленно повернулся.

— Это он!

— Старый стеклоногий спас его!

Марис едва верила глазам.

— Отец! — закричала она и подбежала к нему.

Линиус повернул к ней голову. Его кожа была в ожогах, волосы опалены. Безжизненные глаза немигающе и неопределённо блуждали.

Марис обернулась к Твизлу:

— Он поправится?

— Я отнесу его в его бывшие помещения в Школе Дымки, — натянуто ответил паук. — Вельма обработает и перевяжет его раны. Мы положим его в постель. Потом нам останется только ждать. Вы в порядке, молодая госпожа?

— Да… нет…. — нахмурилась Марис. — Где Квинт?

Антенны паука заволновались.

— Молодой ученик Высочайшего Академика? О нём ничего не знаю; кажется, я совершенно уверен в этом.

— Но ты его не видел? Он был на крыше вместе с отцом. Он…

— Я нашёл вашего отца в его спальне, не на крыше. Он сжался в углу, а вокруг бушевало ужасное пламя.

— Не может быть… — прошептала Марис.

Паук обернулся и с отчаянием посмотрел на Дворец Теней:

— Как это всё могло случиться! Я во всём виноват. Надо было быть бдительнее. Внимательнее. — Он повесил голову. — Теперь всё пропало. Столетия традиций уничтожены… Одним махом…

Марис не слышала его. Если отец не покидал спальню, как можно было видеть его на крыше? Из-за кого Квинт рисковал своей жизнью?

Её лицо посерело, когда ужасная истина внезапно озарила её.

— Ты… — простонал Квинт. — Всё это время… это был ты.

Профессор на глазах превращался в создание с ужасно обезображенной кожей и длинными витыми рогами. Оно парило в воздухе перед Квинтом.

— Вы очень сообразительны, ма-а-астер Квинт, — презрительно прошипел Хрумхрымс и поднял Большую Печать. — Эта вещица выдала мой маленький секрет? Печать Высочайшего Академика? Она ему больше не понадобится! — Он залился кудахчущим хохотом.

Квинт огляделся. Пути к спасению видно не было.

— Начинаешь понимать, — сказал Хрумхрымс, размахивая Печатью перед носом у Квинта. — Эта безделушка ему не понадобится, он мёртв. Поджарен с корочкой. — Он снова загоготал. — Ты думал, что спасаешь его? А он всё это время был в спальне, окружённый огнём, который был всё ближе, всё выше, всё жарче.

— Н-нет… — задрожал Квинт.

— Пропал! — зарычал Хрумхрымс. Его глаза засверкали, он высовывал язык в воздух и причмокивал потрескавшимися губами. Он придвинулся ближе, и страх застрял камнем в горле Квинта. — Можешь представить, как он страдал. — Глаза Хрумхрымса сузились. — Я вижу, ты можешь это себе представить совершенно точно, — мурлыкал он. — Как его кожа покрылась пузырями, загорелись волосы. Ужасный жар. Кошмарная вонь горелого мяса. А какие крики он испускал, когда пламя пожирало его!.. Громче и громче!..

— Прекрати! — взмолился Квинт. — Неужели не хватит?

Хрумхрымс мгновение помедлил. Потом он уставился на Квинта своими жёлтыми глазами:

— Хватит? Я даже ещё и не начинал. Подожди немножко…

Квинт дрожал, как на морозе, несмотря на обжигающий жар. Чудовище вплотную приблизило свою физиономию к лицу Квинта.

— Хаос и раздор буду я сеять. Лгать, соблазнять, обманывать. И питаться болью и отчаянием, которые я сам создам. И страхом…

В то время как леденящий ужас пронизывал Квинта, чудовище дрожало от удовольствия и облизывало губы. Квинт отпрянул, но нестерпимый жар отбросил его назад.

— Этот дурак Линиус, — продолжал Хрумхрымс, — никогда не имел ни малейшего представления о том, что он затеял. Он вызвал меня из небытия и воображал, что сможет управлять своим созданием. Что я должен ему быть благодарным. Что я должен ему повиноваться — этому тщеславному и жалкому ничтожеству!

В это время с горящей башни сорвалась полыхающая балка. Она чуть не попала в Квинта, ударилась о каменный пол и взорвалась дождём белых и жёлтых искр. Квинт в отчаянии огляделся. Если бы он смог добраться до своей верёвки!.. Но где она? В этом дыму и пламени Квинт не мог ориентироваться.

— Он создал меня только для того, чтобы запереть в этой подземной лаборатории, слишком испуганный своим созданием, чтобы осознать, чем я могу стать, если он только мне позволит. Но я питался его страхом, и мне понравился вкус. Я рос, учился, думал — и вот… — Он воздел руки и зарычал: — Вот и я!

Квинта передёрнуло. Нет пути к отступлению — нет и выбора. Надо нападать. Его рука сжала рукоятку ножа. Ноздри Хрумхрымса трепетали, он глубоко дышал.

— Здесь снаружи даже лучше, чем я воображал. Вокруг меня такое творится… страх, мучение, горе… Это укрепляет меня. Это меня усиливает. Я расту в этом безбрежном страдании. — Он взглянул вниз на Квинта. — И всем этим я обязан тебе! Ты освободил меня. Ты привёл меня в ничего не подозревающий мир.

— И я освобожу его от тебя! — крикнул Квинт, яростно кидаясь вперёд и нанося удары парящему перед ним чудовищу.

Но Хрумхрымс только презрительно усмехался, уклоняясь от лезвия ножа и уходя в сторону.

— Ты ничего не можешь мне сделать! — гоготал он. — Пока сильные подавляют слабых, пока страх ценится выше нежности, пока ненависть, зависть и недоверие разделяют создания Края, я вне опасности!

Разглагольствуя таким образом, Хрумхрымс приближался. Закончив тираду, он выбил кинжал из руки Квинта. Звякнув об пол, клинок исчез в дыму. Сердце Квинта замерло. Хрумхрымс чмокал.

— Страх ранимого слаще страха сильного, — мурлыкал он. — Но слаще всего. — голос его усилился и стал угрожающим, — страх в момент смерти.

Квинта трясло. Ноги стали ватными.

— И этот момент, — рычал Хрумхрымс, — настал!

Он метнулся к Квинту, оттесняя его назад, в подступающую стену огня. Квинт попытался уклониться, но чудовище было быстрее. Оно мрачно оскалило зубы.

— Назад, иди назад, — с упрёком в голосе произнёс Хрумхрымс. — В огонь.

Квинт чувствовал, как пламя лизало спину, жгло шею, подпаливало волосы. В отчаянной попытке отсрочить неизбежное он поднял воротник и запахнул плотнее накидку, сухо, как бумага, зашуршавшую на нём.