Майя Лунде - Снежная сестрёнка

Старик вдруг расхохотался.

— Тебе нравятся несколько, ведь так?

— Ага. Все нравятся. Они такие чудесные!

— Ну выбери тогда две. Или три.

И сам он нравился мне всё больше и больше.

— А пока размышляешь, не хочешь ли чего-нибудь попить?

— Да, наверное. То есть я хотел сказать, да, пожалуйста!

— Какой воспитанный молодой человек! — сказал старик и снова улыбнулся.

— Я стараюсь.

— Но ты забыл представиться.

— Ой, простите!

Я поспешно протянул ему руку.

— Юлиан.

Старик пожал мне руку. Ладонь у него была большая и сильная, моя рука почти исчезла в ней.

— Рад знакомству, Юлиан, — сказал он. — Хенрик.

Хенрик угостил меня морсом. Он накрыл на маленьком столике в углу комнаты. Я делал крохотные глотки, один за другим, ведь пока я пил, можно было ничего не говорить.

Хенрик смотрел на меня.

— Сколько тебе лет?

— Скоро одиннадцать.

— Одиннадцать? Ты выглядишь младше своего возраста.

— Да, я немного… низковат.

— Когда-то я знавал мальчика, похожего на тебя.

— Правда?

— И ты не любишь играть в футбол.

— Нет, не люблю.

— Вот и он не любил. Знаешь, чем он занимался, когда остальные убегали играть в футбол на переменах?

— Нет.

— Он рисовал.

— Вот как.

— Благодаря рисованию он пережил начальную школу. И среднюю тоже. И в итоге рисование стало его профессией.

Он обвёл рукой висевшие вокруг открытки, и тут я понял.

— Этим мальчиком были вы!

— Да, ты совершенно прав.

— Так вы их и рисуете, не только печатаете!

— Да, все открытки здесь нарисовал я.

— А я не умею рисовать, — сказал я. — Зато я умею плавать. И у меня есть друг, который тоже любит плавать.

— У тебя много друзей?

— Нет, только один.

Тут я осёкся. Ещё же Хедвиг. И вообще, я был не уверен, что мы с Юном по-прежнему друзья. В последнее время я всё больше и больше сомневался в этом.

— Я хотел сказать, двое, — поправился я. — У меня двое друзей.

— Двое хороших друзей лучше, чем сотня плохих, — ответил Хенрик.

Он посмотрел на мой почти опустевший стакан и подлил мне ещё морса.

— Понравился морс?

— Да!

— Пей на здоровье, у меня ещё есть.

Хенрик снова улыбнулся, и я почувствовал, что он мне по-настоящему нравится.

— Как он работает? — спросил я, кивнув на печатный станок.

— Эта старушка? — Хенрик встал и положил руку на станок. — Я зову её Мартой. У всех станков здесь есть имя.

— Да? А почему?

— У любой уважающей себя машины должно быть имя.

— Да, наверное, вы правы.

— Подойди сюда, — сказал Хенрик. — Я покажу тебе, как это делается.

Он достал тюбики с красками и нанёс краску на большие металлические валы.

— Один цвет за раз, — произнёс он.

Он нажал на большую красную кнопку, и из отверстия посыпались открытки. Сначала только с красным цветом. Потом он нанёс синюю краску. Там, где синий смешался с красным, получился фиолетовый. Под конец он нанёс жёлтую. Когда она смешалась с красной и синей, получились оранжевый и зелёный цвета. Я не мог глаз оторвать. Вылезавшие из отверстия открытки становились красивее с каждым добавленным цветом.

Пока мы печатали открытки, прошло довольно много времени. Мои щёки горели, я совершенно забыл, зачем пришёл. Нужно было нажимать столько кнопок, тянуть за столько рычагов, помнить о стольких вещах, что я ни о чём другом не успевал и думать.

В конце концов мы напечатали целую партию открыток. Целую стопку. По четыре на каждом листе.

— Теперь надо их разрезать, — сказал Хенрик.

И он повёл меня к другому станку.

— Её я зову Кларой.

— Почему? — спросил я.

— А разве она не похожа на Клару?

— Пожалуй, — засмеялся я.

Мы положили стопку открыток на металлическую пластину, и Хенрик показал мне, как нажимать на огромный рычаг так, чтобы нож разделил листы надвое. Потом мы проделали это ещё раз, и у нас из каждого листа получилось по четыре открытки.

— Прошу!

Он протянул мне одну из них.

— А эту дарю в благодарность за помощь.

— Спасибо! — сказал я.

Хенрик улыбнулся.

— Сделаем ещё стопочку?

— Давайте! — ответил я.

И тут я вспомнил про виллу «Веточка». И про Хедвиг. Я же за этим пришёл! И теперь, когда мы с Хенриком так подружились, выпили вместе морса и напечатали кучу открыток, я же могу его спросить?

— Я хотел кое-что сказать, — проговорил я, запинаясь. — Вернее, спросить. Я видел вас сегодня… и не только сегодня, но и раньше…

— Да?

— Да… — Я набрался храбрости. — У виллы «Веточка».

— Что?

Хенрик нахмурился.

— Я видел, как вы стоите там перед домом.

— Видел, значит.

Он отвернулся и взялся подметать обрезки бумаги с пола под Кларой.

— Хенрик? — позвал я. — Разве мы не собирались напечатать ещё стопку?

Он подтянул рукав рубашки и быстро взглянул на часы. Вряд ли он мог успеть что-нибудь на них разглядеть.

— Сколько уже времени! — сказал он. — У меня очень большой заказ на завтра. Мне надо поторапливаться.

— Но… — я решил не сдаваться, — что вы там делали, у виллы «Веточка»? У вас были ключи, но внутрь вы не пошли.

Он снова взглянул на меня, и теперь взгляд у него был такой же странный, как в тот самый первый раз, когда я его увидел. Сердитый, или печальный, или и то и другое?

— Держись подальше от того дома, — сказал он.

Щётка и совок у него в руках дрожали.

— Но почему?

— Просто держись подальше, и всё.

— Но…

— А теперь тебе пора. Мне надо работать.

Домой я успел как раз к обеду. До сих пор я так и не рассказал о Хедвиг и вилле «Веточка» ни маме, ни папе. Поэтому о Хенрике и типографии я тоже решил не рассказывать. Раньше они бы наверняка заметили, что со мной что-то не так, но теперь они ничего не замечали. Как обычно, я лёг спать, а на следующий день, как обычно, пошёл в школу. Но я всё время думал о Хенрике. И о Хедвиг. И о вилле «Веточка». Из школы я забежал домой, наскоро съел бутерброд и кинул в сумку коньки. Я должен обо всём расспросить Хедвиг, просто обязан.

Каждую зиму в городском парке на пруду устраивали каток, там мы с Хедвиг и договорились встретиться. Когда я пришёл туда, уже смеркалось, и вокруг катка зажглись фонари, жёлтым светом освещавшие голубоватые сумерки. Каток походил на маленькую жёлтую планету, парившую в голубом космосе.