Тамара Михеева - Асино лето [litres]

– Да нет, просто… Кукумбера жалко.

– Кого? А… это Колю? Который упал? Почему Кукумбер?

– Потому что Огурцов… Мам, а бывает так, что врачи говорят: всё, ничем помочь нельзя, а потом – бац – и какое-нибудь чудо, и…

– Бывает. Тебе этот Коля нравится?

– Он хороший, – уклончиво сказала Ася и вдруг вспомнила, как они с Колькой ходили на остров и там залезли на стог сена. Колька начал ей соломинки в волосы вставлять, а она сопротивлялась. Они даже подрались в шутку, но не удержались на стогу и съехали вниз, как с горки. И как Колькины глаза на секундочку оказались так близко-близко, серьёзные такие, внимательные…

– Да, наверное, он мне нравится, – со вздохом призналась Ася.

Мама притянула её к себе, и они долго сидели так, обнявшись и ничего не говоря.

Вернувшись в «Светлячок», Ася первым делом побежала в сад. Оказывается, она соскучилась по нему не меньше, чем по Севе, Горынычу и Ежу, не меньше, чем по Сашеньке, Карине и Варе. Неужели когда-то он казался ей страшным и неуютным? Даже не верится! Теперь, когда большая трава осталась только на задворках и у гадюкиного гнезда, когда умница Сашенька наметила место для грядок и все деревья стали будто чуть выше, – теперь этот сад для Аси был лучшим местом в лагере. Она по-хозяйски обошла его, увидела, как много сделали гномы, пока она была дома, погладила высокую яблоню, на плоды которой была вся её надежда, и пошла к обрыву.

Здесь было ещё много работы. Надо освободить из травяного плена облепиху и две груши. Старая развесистая облепиха росла на самом краю. Внизу белела узкая полоска каменного берега, медленно, дремотно текла река, а за ней был Колькин остров.

Ася вернулась к яблоне и уже хотела бежать в лес, разыскать братьев-гномов, по которым она ужасно соскучилась, как вдруг что-то изменилось, что-то незримое, будто воздух стал гуще. Ася замерла. С реки повеяло каким-то особенным ветром, и ветер этот принёс песню. Ася побежала к обрыву.

Пели у реки. Ася забралась на облепиху, чтобы лучше было видно берег, и прислушалась.

По берегу ходила женщина, качала ребёнка и пела. Сначала Асе показалось, что это Татьяна Сергеевна Гошку спать укладывает, но тут же увидела, что одета женщина необычно – в изумрудное платье до пят с белым поясом и каймой по подолу. А еще у неё длинная коса, ниже колен. И голос – чистый, звонкий, летящий. И песня какая-то совсем незнакомая, странная.

Ася стояла у обрыва, держась за гладкий ствол облепихи, и не знала, спуститься ли вниз к певунье или только окликнуть её, плакать или смеяться. А песня летела над рекой, над островом, над садом, таяла в небе, и было Асе от неё и хорошо, и тревожно, и больно, и радостно. Тоненько так, незнакомо защемило сердце…

Певунья вдруг обернулась, и даже на таком расстоянии Ася увидела, какие у неё невероятно зелёные глаза, сияющие, лучистые. Они обожгли Асю изумрудным огнём. А певунья обернулась белым лебедем и поднялась в небо, унося на сильных крыльях сонного лебедёнка. Будто и не было её… Пуст речной берег, только воздух звенит от пролитой в него песни. Ася тряхнула головой, улыбнулась. Непонятно было у неё на душе: тихо и грустно.

После обеда Лена собрала отряд на веранде и объявила:

– Ребята, началась новая смена, и так как у нас особенный отряд, мы на всё лето здесь, Василий Николаевич попросил нас быть отрядом Особого назначения. Помогать вожатым в организации мероприятий, выполнять его поручения, ну и вообще… Это, конечно, нелегко…

Все зашумели, повскакивали с мест, показывая, что они готовы и трудности их не пугают.

– А ещё, – радостно сказала Лена, – нам разрешили навестить Колю Огурцова. Ему уже лучше!

И добавила строгим голосом:

– Только не всем сразу, а собрать делегацию от отряда…

Тут зашумели ещё сильнее – все хотели пойти к Кукумберу. Ася тоже хотела пойти, но толкаться и настаивать ей было почему-то стыдно. Азат посмотрел на неё внимательно, головой покачал и крикнул Наташке Ястровой, которая список составляла:

– Ястрова! Вычеркни меня, вместо меня Шустова пойдёт.

Наташка дёрнула бровями, но сделала как просили. Ребята опять нарвали Кольке цветов и взяли садовую клубнику, которую Полина Болотова из дома привезла.

Ольга Алексеевна строго предупредила:

– Не шуметь, не расстраивать и главное – недолго.

Наташка Ястрова, Вовка Захаров, Матвей, Даша, Саша Лазарева и Ася зашли в палату. Ася так боялась увидеть Кольку среди всяких аппаратов, трубочек, лекарств, больного и несчастного, что зашла последней.

Колька им обрадовался:

– О, ребята! Здоро́во!

Он лежал на кровати под простынёй – бледный, с сонными запавшими глазами, но смотрел спокойно, весело. Встретившись с Асей взглядом, на секунду стал серьёзным, а потом подмигнул. И показалось, что он просто… ну, простыл, например, что встанет сейчас и пойдёт с ними в футбол играть и купаться. Наташка вручила ему цветы и ягоды.

– Спасибо. Только ягоды давайте вместе есть. Меня от них уже тошнит. Кто-то каждое утро по большущему лопуху земляники приносит. Вот, видите? Угощайтесь.

Ася взглянула и поняла: земляника от гномов, сразу видно. Только они знают, где такая крупная и красивая растёт.

Колька опять посмотрел на Асю. Как-то по-особенному посмотрел, будто не просто смотрел, а шептал: «Пашка-дурашка, Пашка-простоквашка». Ася хотела рассердиться, но не смогла и, наверное, сама смотрела на него так же. Ребята что-то рассказывали Кольке, про то, что они теперь – отряд Особого назначения, а он вроде бы и слушал, а вроде бы и нет, и вдруг спросил:

– Ты зачем косы обрезала?

Все разом замолчали и посмотрели на Асю. Вожатая Лена всполошилась:

– Ой, правда, Ася!

– Мама постригла, – не моргнув, соврала Ася, глядя Кольке в глаза. – У меня от них голова болит, тяжёлые очень.

И никто из ребят её не выдал. Наташка Ястрова открыла было рот, но Ася так на неё посмотрела, что та промолчала, только фыркнула.

Ася проснулась до рассвета, когда ещё темно, но воздух уже не густой, как ночью, а будто разбавленный молоком. Что-то потянуло её на улицу. Может быть, особенный, пахнущий дальней дорогой ветер. Ася открыла окно и поняла, что её разбудило: пели соловьи. Не далеко, у реки, где они обычно поют в июне, а где-то совсем рядом. Их переливчатая трель была похожа на ту грустную колыбельную, что пела женщина-лебедь на берегу. Ася оттолкнулась от подоконника и легко поднялась в предрассветное небо.