Народные сказки - Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

Когда Шахеразада кончила эту сказку, царь Шахрияр вскричал:

– Ах, Шахеразада, как интересна и занимательна эта сказка!

– О царь! – отвечала она, – она все-таки не так занимательна, как история Аладина Абу-Шамата.

– А что это за история? – спросил царь.

– Позволь, повелитель, рассказать ее в другой раз.

Начинается с половины двести сорок девятой ночи и кончается в половине двести шестьдесят девятой

Во время царствования Гаруна Эр-Рашида в Багдаде жил-был купец, сына которого звали Абу-Гасаном Мотом. Купец умер, оставив сыну своему очень большое состояниe, которое Абу-Гасан разделил на две равные части. Одну часть он отложил, а другую стал проживать. У него постоянно бывали в гостях купеческие сыновья и другие знакомые, и он угощал и поил их так обильно и так роскошно, что вскоре потратил деньги, назначенные на прожиток. Прожив все, он пошел по своим друзьям и знакомым, объясняя им, в чем дело, но на слова его никто не обратил внимания и словом не ответил ему. С тяжелым сердцем вернулся он к своей матери и рассказал ей, как обошлись с ним его друзья, не пожелавшие даже ответить ему.

– О Абу-Гасан, – отвечала ему мать, – нынешние люди все такие: пока у человека есть что-нибудь, они все льнут к нему, а как ничего не станет, все отвернутся.

Она очень огорчилась за него и даже заплакала.

Он же вскочил со своего места, пошел достать остальную часть спрятанного богатства и по-прежнему стал весело жить. Но с этого времени он дал клятву не водиться со своими прежними знакомыми, а приглашать на каждый вечер людей совершенно незнакомых, и на другой день даже не кланяться с ними и не узнавать их. Для этого он каждый вечер садился на мост и приглашал прохожего незнакомца попировать к себе. Утром он прощался со своим собутыльником и при встрече даже не кланялся.

Так жил он в продолжение целого года. Однажды, сидя на мосту и поджидая какого-нибудь собутыльника, он увидал проходившего переодетого Эр-Рашида и его прислугу. Халиф, почувствовав в этот день тоску, вышел, чтобы развлечься среди народа. Абу-Гасан остановил его и сказал ему:

– Слушай, господин мой, не хочешь ли ты поесть и выпить?

Эр-Рашид принял его приглашение и сказал:

– Ну, так веди к себе.

Абу-Гасан не подозревал, кого он привел в свой дом, и халиф, войдя к нему, увидал такую роскошно убранную приемную, с золотым бассейном посреди, какой никак не ожидал. Усадив гостя, Абу-Гасан позвал молоденькую рабыню, стройную, как восточная ива, и она, взяв лютню, спела следующее:

Эр-Рашид, услыхав эту песню, сказал:

– Ты спела хорошо, да хранит тебя Господь.

Ее пение понравилось ему, и он не мог надивиться гостеприимству, расточаемому Абу-Гасаном совершенно незнакомому человеку.

– Кто ты такой, молодой человек? – сказал он Гасану. – И расскажи мне свою историю, для того чтобы я мог поблагодарить тебя за твое гостеприимство.

– О господин мой, – улыбаясь, отвечал Абу-Гасан, – не думаю, чтобы случившееся могло повториться и чтобы мы еще когда-нибудь встретились с тобою!

– Это почему? – вскричал халиф. – И почему ты не хочешь рассказать свою историю?

Абу-Гасан рассказал ему, что с ним случилось, и халиф, выслушав его, сильно рассмеялся и сказал:

– О брат мой, ты совершенно прав.

Перед ними в это время поставили жареного гуся и булку, и Абу-Гасан стал резать жаркое и класть кусочки в рот халифа, и они ели, пока не насытились. После еды им принесли таз и рукомойники, и поташу, чтобы вымыть руки. Затем Абу-Гасан зажег для своего гостя три свечи и три лампы, постлал скатерть и принес чистого, старого душистого вина, как мускусом надушившего комнату. Наполнив первый кубок, он сказал:

– О собутыльник мой, откинем, с твоего позволенья, всякое стеснение. Раб твой с тобою, и да не обрушится на меня несчастье лишиться когда-нибудь тебя!

Он выпил вино и, налив второй кубок, подал его халифу, стоя в положении слуги. Халифу очень полюбилось его обхождение и вежливый разговор, и он подумал: «Клянусь Аллахом, я вознагражу его за это!»

Абу-Гасан, поцеловав кубок, подал его халифу, а халиф взял его из рук Абу, поцеловал, выпил и подал обратно. Абу-Гасан продолжал служить ему. Он наливал и подавал кубки халифу и, поцеловав кубок три раза, сказал следующие стихи:

– Выпей, – прибавил он, – и будь здоров и счастлив.

Они пили и пировали, таким образом, до самой полуночи. После этого халиф сказал своему хозяину:

– Скажи мне, Абу-Гасан, нет ли у тебя какого-нибудь желания, которое я мог бы исполнить?

– У нас по соседству есть мечеть, в которой служит один имам и четыре шейха; и всякий раз, как они слышат музыку или смех, они насылают на меня вали, и накладывают на меня штраф, и беспокоят меня, так что я страдаю из-за них. Если бы они попались мне в руки, то я дал бы каждому из них по тысяче ударов и избавился бы от их приставаний.

– Пошли тебе Аллах исполнение твоего желания! – отвечал ему халиф.

Незаметно от Абу халиф прибавил в вино бенджа и подал ему кубок. Лишь только вино с зельем попало к нему в желудок, как он тотчас же уснул. Эр-Гашид вышел в дверь, где его ждали слуги, и приказал им перевезти Абу-Гасана на муле во дворец. Абу-Гасан был все время совершенно без чувств.

Отдохнув немного, халиф призвал визиря Джафара и Абдула-Аллаха, сына Тагира, вали города Багдада и несколько человек из своих приближенных и всем им сказал:

– Когда вы увидите этого молодого человека (он указал на Абу-Гасана) сидящим на царском ложе, то повинуйтесь ему и кланяйтесь, как халифу, и исполняйте все его приказания.

Уйдя к своим рабыням, он послал их ухаживать за Абу-Гасаном и говорить с ним, как с царем правоверных. После этого он ушел в маленькую комнатку и, спустив занавески, лег спать.

Абу-Гасан проснулся на царском ложе, с царедворцами кругом, целующими прах у ног его.

– Государь, – сказала ему одна девушка, – теперь время молиться.

Он засмеялся и, осмотревшись кругом, увидал, что он в павильоне со стенами из золота и ультрамарина, с куполом из чистого червонного золота, окруженный комнатками с вышитыми шелковыми занавесками перед каждой дверью. Кроме того, он увидал золотую фарфоровую и хрустальную посуду и богатые ковры, зажженные лампы и рабынь, евнухов и всевозможную прислугу, что совсем поразило его, и он проговорил: