Павел Черкашин - Северные сказки

- Помню, батюшка, и выполню.

Причалили корабли к берегу, и вся свита с царским сыном и Марфой-царевной сошла на твёрдый берег. Смотрят и глазам своим верить отказываются. Главный дружка живой и здоровый идёт им навстречу. Невольно назад попятились.

А Тимопей взял свою дудочку, приложил к губам, подул легонько, и опять всё живое пустилось в безудержный пляс. Плясали до тех пор, пока умаявшийся царевич не взмолился:

- Хватит, Тимопей, хватит, остановись! Животы уж болят, жилы на ногах рвутся.

- Пляши, пляши, царевич! Пляши, пока не поймёшь и на всю жизнь не запомнишь, как нужно слово своё держать.

Лишь когда все вконец утомились, решил Тимопей пожалеть их и прекратил играть на волшебной дудочке.

На следующий же день устроил государь шумный да весёлый свадебный пир. Вино да мёд лились рекой, а еды наготовлено столько, что всего не то что перепробовать, но и по названиям перечислить было невозможно.

Но всё когда-нибудь, рано или поздно кончается, вот и вечер подошёл-подкрался, и пир завершился, и гости друг за другом по своим домам разошлись. Пора царю молодых в спальню вести, он и говорит:

- Ну, Тимопей, бери невесту с женихом, теперь они муж и жена, и проводи их в супружескую спальню.

- Жену молодую я, государь, в спальню заведу, а вот мужа за дверью оставлю - таков был наш с царевичем уговор. Первая ночь с Марфой мне обещана.

Жалко стало царю своего оступившегося сына-царевича, он и говорит Тимопею:

- Есть у меня прекрасная дочь, мича-Элення. Хочешь, я её тебе в жёны отдам? Хорошей женой тебе будет.

- Взял бы, царь-батюшка, да ещё неизвестно, что она скажет. А если не мил я ей, то какое же тут счастье.

Царь приказал позвать дочь и спрашивает:

- Элення, доченька милая, выйдешь ли ты замуж за Тимопея, главного дружку твоего старшего брата?

- На то, батюшка, ваша воля, - отвечает царевна Элення, - но коли благословите нас, то лучшего мужа мне и не надо.

Тут же благословил государь молодых на супружескую жизнь, и пошли обе пары в покои: в одну мича-Элення с суженым, а в другую царевич с Марфой.

Лёг Тимопей на широкую мягкую кровать рядом с молодой красавицей женой, и осенило его вдруг:

«Так вот когда я оказался между луной-красавушкой и солнцем-лучезарушкой! Сбылся вещий сон! Где же сейчас мой дорогой старший брат Василь ходит-летает. Где же дорогой мой средний брат Элисан сейчас ходит-скачет? Пришли бы ко мне, ох, и богато бы мы с ними зажили.

Только подумать успел, как в дверь дворцовую вдруг кто-то громко постучал, и голоса приветливые послышались:

- Эй, Тимоша, поспешай, открывай двери, встречай своих братьев единокровных!

Встал Тимопей с постели, отворил двери, а там оба его брата в человеческом облике стоят, счастливые, что избавились благодаря брату от колдовских чар, и красивые.

Достал тут младший брат свою, заветную дудочку, приложил к губам, заиграл, и вновь пошёл пир на весь мир!

Давным-давно это было. Так давно, когда на три села был всего один топор. Селяне сначала в одном селе кололи, рубили, строили, затем в другое село топор отдавали. Во втором селе поработают, а уж потом очерёдно и в третье передают. Вот как давно это было...

В те стародавние времена жили-были коми люди. Жили они в густом дремучем лесу, на берегу красивой и богатой Елвы-реки, жили, не тужили, добросовестно и крепко ведя общее хозяйство. Мужчины занимались охотой и рыбалкой, женщины собирали лесные дары, держали скотину и вели домашнее хозяйство.

Далеко-далеко был этот благодатный край от больших городов, потому-то, видать, и царских указов коми народ никогда не слыхивал. А что ещё нужно для спокойной и привольной жизни.

Но вот однажды прослышал коми народ небывалую новость. То ли путник случайный принёс эту весть, то ли сорока на своём длинном хвосте принесла. Так было или эдак - теперь уже всё равно, да и не суть как важно. А прознать довелось то, что поднимаются по Елве-реке в лодках-ладьях русские люди.

Забеспокоились вольные лесные жители, затревожились, с добром ли светлым со злом ли чёрным едут к ним далёкие соседи, никогда прежде в их местах не бывавшие, за одним столом не сидевшие, одни песни не певшие. Вышел весь коми народ от мала до велика на высокий берег Елвы-реки и стал ждать. Наконец показалась из-за крутого поворота первая лодка русских людей.

Стали вглядываться лесные жители в плывущих к их родному берегу гостей и видят, стоит в полный рост на носу передней ладьи богатырского вида бородатый человек в просторной красной рубахе, а на груди у него большой крест висит. И был это русич Стефаний Храп, которого позднее Пермским прозвали.

Причалили лодки к берегу, сошли на землю коми народа русские люди, поклонились хозяевам, стали знакомиться. После знакомства выяснили обитатели деревень да сёл лесных, что не просто так приехал в их края Стефаний, а с великим предназначением. И в том она заключалась, чтобы коми народ в веру Христову обратить.

Вот поднялся Стефаний со своими добрыми молодцами на берег высокий, огляделся вокруг, осмотрелся внимательно и оцепенел вдруг от дива дивного, никогда им доселе не виданного. Остолбенели от чуда чудного и его добры молодцы. Стоят, как зачарованные, и смотрят на диковинное дерево на красивом холме растущее. Огромное-преогромное, кроной облака подпирающее, во все стороны величаво свои ветви раскинувшее.

А добра на нём разного - видимо-невидимо!

И рушники-то на нём полощутся расшитые, и шкуры зверей лесных висят всевозможные: вот лося длинноногого, вот медведя косолапого, вот росомахи неуклюжей, а вот и соболя да лисы меха драгоценные.

Стоит пришлый русский люд и диву даётся, глаза их и те верить отказываются! Попробовали добры молодцы взяться за руки да обхватить и измерить ствол дерева. Но не тут-то было. Пусть и не мало их в лесной край со Стефанием на ладьях приплыло, а всё равно рук не хватило. Такое оно было большое.

Не глуп был Стефаний, сразу смекнул он, что вовсе не простое дерево стоит перед ним, а священное дерево народа коми. Вот только святость и сила чудо-дерева не христианская, а языческая.

И пришла тут в голову Стефанию мысль смелая, что надо это священное дерево, которому поклоняются и поклонялись веками лесные жители, разрубить в пух и прах, чтобы не осталось от него ни пня, ни веточки малой.

Взял он огромный топор с длинным топорищем и пошёл многовековое дерево рубить.

Рубит, рубит, рубит, пот не то что каплями, а ручьями обильными стекает с его лица, горячими солёными струями льётся на могучие плечи и грудь. Стали покидать Стефания силы, сделал он ещё три сотни ударов и совсем ослабел. Присел на холме отдохнуть-отдышаться и призадумался крепко. Как же это так случилось: целых полдня рубил, весь топор затупил, а срубить удалось лишь малую часть.