Елена Блонди - Лейла, Кайла, Кейла и Келайла [СИ]

— Ты мог выбить мне глаз, — сердилась Эрла, свешиваясь из окна, — а говорил, что любишь меня! Да замолчи уже!

— Я? — совсем расстроился принц.

— Нет. Я ищу глупую птицу. Она сломалась. Слышишь, как по-дурацки поет, все время что-то новое?

Эли засмеялся.

— Птицы не ломаются, милая Эрла. И разве плохо поет этот соловей? Вон он, я его вижу.

Эрла вывернула голову, пытаясь разглядеть ветки вокруг окна.

— Спускайся, — позвал принц Эли, — я поищу лист подорожника и приложу к твоему синяку. Он быстро пройдет. И покажу соловья, он тут, рядом.

Эрла посмотрела на огромные часы, которые важно тикали, отмеряя утреннее время. Даже до завтрака его оставалось полно. Она была обижена на принца за его глупую выходку, но что-то внутри (сердце?) тянуло ее к нему. Потому девушка накинула плащ, отделанный мелкими золотыми бусинами по краю. И, уйдя из покоев, пробежала по сонным лестницам, открыла двери, ведущие в сад.

Принц Эли улыбался, и она, хотя и сердилась, не выдержала, улыбнулась ему в ответ.

— Пойдем, — сказал, беря ее за руку, — я там видел подорожник, под ивами, вылечу твой ушиб, прости за него.

— Ты обещал показать птицу, — Эрла вертела головой, прислушиваясь к взволнованной песенке, — и не надо мне подорожника, мастер Асур научил меня лечить всякое, если оно небольшое.

— У тебя холодные руки, ты замерзла? — удивился Эли и вспомнил, вчера, когда танцевали, они тоже были такими, но в суете праздника он внимания не обратил, — как это, научил лечить? А птица, да вот же она! Это соловей.

Эрла недоверчиво посмотрела в густую крону.

— Соловьи не такие. Они сверкают и кланяются, когда поют. И песенка у них другая. Красивая и короткая.

Эли отпустил ее руку и встал на коленки, раздвигая густую траву. Потянул широкий лист. Сорвав, поднялся и, отводя ветку, зашипел сквозь зубы.

— Порезался. Знаешь, серебряные деревья — это красиво, но листья у них острые. Видишь, кровь.

— Кровь? — Эрла коснулась пальцем алой капли на царапине, — я вылечу, подожди.

Вытащила из кармашка коробку, из нее — маленький платок, смоченный чем-то жирным, с едким запахом. Прикладывая к руке принца, объяснила немного свысока:

— Нужно просто заполировать. И царапины не будет. А если она глубокая, я отведу тебя к мастеру Асуру, он починит.

— Ой! — Эли отдернул руку, тряся ей в воздухе, — это что? Масло для железа? Печет.

— Для золота, — удивилась Эрла, — а еще для всех драгоценных камней. Мастер Асур всегда говорит, что моя чудесная мраморная кожа будет от него сиять, как утренний свет. Смотри…

Она несколько раз провела платочком по своему лбу, и красная метинка исчезла без следа. Эли нахмурился, прикладывая к своей ранке лист подорожника. Что-то во всем этом было не так. Он бы заметил, если бы прекрасная Эрла была такой же механической куклой, как все бабочки, птицы и олени в диковинном парке Эрриса короля. Но она была живая. Ну, почти. И ему вдруг стало жалко, что ссадина на мраморном лбу исчезла.

Эрла потянулась платочком к его лбу:

— Давай я вылечу твою метку. А то некрасиво.

— Не трогай. Она мне нравится. Ну вот, а мне подорожник помог, — он отбросил листок в траву, показывая Эрле царапину, которая уже подсыхала, — хорошая трава подорожник, живая для живого, так всегда говорила мама.

Эрла пожала плечами.

— Какая разница? Живое иногда и похуже, чем неживое. Корни у твоей травы все в грязи.

— А серебряные листья режут руки, — возразил Эли.

— Живые звери могут укусить. Или боднуть рогами!

— А бронзовые не прыгают так смешно и неожиданно. А еще не едят с руки хлеб.

— Живые цветы вянут, становятся некрасивыми!

— А драгоценные не имеют чудесного запаха!

— Живые птицы поют, когда вздумается, — Эрла топнула туфелькой, — а не когда захочу я! И они бывают такие некрасивые…

— Зато в их песенках есть душа! Разве ты не понимаешь?

Они встали напротив друг друга, сердясь. Но тут снова над головами защелкал соловей, ужасно громко. Слетел под толстый серебряный ствол, пропал в густой траве, оставляя на зеленых листьях алые капельки.

— Я же говорю, живое все пачкает! — Эрла сморщила носик, отступая, — если бы он был правильным, мастер Асур починил бы его! А так… И свалился он в грязную траву, мокрую. Фу.

Эли нагнулся, бережно раздвигая густые стебли. Одной рукой поднял маленькую серую птичку, а другой, отведя круглый лист подорожника, подхватил с земли испачканный осколок прозрачного камня.

— Может, я сумею его вылечить. Смотри, что я нашел!

Эрла покачнулась, взмахивая руками. Синие глаза закрылись, сомкнулись губы, потускнели дивные волосы.

И в это же время, глубоко под ними, под толстым слоем земли, под тайниками в несколько этажей, с лестницами и переходами, в секретной кладовой мастер Асура открыла синие глаза каменная девушка, сидящая у стены. Вздохнула другая, приоткрывая алые губы. А по плечам третьей заструились, переливаясь, дивные темные волосы.

У Эли было всего две руки, поэтому он бросил осколок и прижал к груди Эрлу, не давая ей упасть. В другой руке держал раненого соловья.

И как только осколочек спрятался в траве, живые краски вернулись на лицо Эрлы, снова открылись синие глаза.

— Что с тобой? — Эли осторожно поставил девушку на ноги, придержал за локоть, — ты чуть не упала!

— Видишь, — прошептала Эрла, — живое такое непрочное. Цветы, птицы, листья. В парке осталась живой только трава, и она уже превращается. Вот и я… Мастер Асур сказал, как только все травы, цветы и деревья, все звери в королевстве превратятся, я стану вечной и никогда не умру! Не постарею. Всегда буду такой, какая сейчас.

Принц Эли растерялся. Ему, конечно, нравились глаза и косы Эрлы, и ее тонкая талия, и звонкий смех. Но она говорила такие вещи. Как это — все превратится? И как же это — жить вечно?

— А я? — спросил он, — ты не постареешь, а я? А наши дети? Ты согласна жить и смотреть, как мы превращаемся в стариков?

Эрла улыбнулась. Она знала, что такого не будет. Но это был великий секрет мастера Асура. И он, прикладывая палец к губам, сказал ей когда-то: никому нельзя говорить, а особенно — тому, кто станет твоим королем. Это будет прекрасный сюрприз для него!

И теперь, пока Эли спрашивал, она лишь качала головой, загадочно улыбаясь. Поправила свои чудесные волосы и, отряхнув юбку, повернулась, посмотреть на дворцовые окна.

— Пора возвращаться. Мне еще проследить, чтоб служанки верно сложили в сундуки мои платья и украшения. А их три раза по десять. Сундуков, а не платьев.

Она засмеялась и побежала обратно, подхватывая подол, чтобы не намочить его каплями росы и не выпачкать мокрой землей, которая еще осталась там, где росла живая трава. Ненадолго, успокоила себя Эрла. Чудесная будет травка из нефритовых кристаллов и изумрудных пластинок!