Елена Блонди - Лейла, Кайла, Кейла и Келайла [СИ]

И принц решил немного посидеть и подумать, вдруг пока солнце в небе, а месяц дремлет, ему в голову придет светлая мысль. Или просто случится что-то новое.

А в это же время старая Целеста месила тесто для сладких пирогов. Подсыпала просеянную муку, добавляла пахучую ваниль и легкую, как пыльца, корицу, сыпала желтый имбирь, от которого щекотало в носу. Покручивая тесто длинной деревянной ложкой, мурлыкала песенку, чтобы мука хорошо разошлась, смешиваясь с простоквашей и медом.

Один раз, замолчав, прислушалась, беспокоясь. Как-то слишком тихо сделалось за окном, наверное, серый соловейко, что веселил ее славной песенкой, улетел в близкий лесок, поклевать там мелких жучков, подумала Целеста, и еще подумала — он скоро вернется.

Вымесив тесто руками, раскатала мягкий пласт на большом столе, жалея о том, что некого сегодня угощать, кроме угрюмого Явора, а тот совсем перестал радоваться вкусным целестиным пирогам, с тех пор, как обманул его злой мастер Асур. И, вырезав граненым стаканом кружочки, взяла миску и вышла из дома, чтобы нарвать с дерева свежей вишни. Может быть, ароматный вишневый пирог порадует олуха, который немножко и сам виноват в своих несчастьях, думала Целеста, спускаясь по щербатым ступенькам. А нечего было подсчитывать деньгу за чужие судьбы, так решила, немного сердито, но все равно жалея молодца — вон, даже усы не расчесывает, висят, как осенние ивовые листья.

Она пригнула ветку, усыпанную яркими вишнями. Тронула пальцем глянцевые шарики. И те, срываясь с веточек, покатились, щелкая по рукам, по плиткам дорожки, заскакали по ступеням, тарахтя камушками.

Целеста ахнула, роняя ненужную миску. Сжала в руке сорванный холодный шарик. Да это же алый шлифованный лал! Светится круглыми бочками, блестит на дремлющем солнце, ловит бочками белый свет яркой луны. Всем хорош, вот только в пироги его не положишь — ни вкуса, ни запаха, ни нежной вишневой мякоти.

— Асур. Видно, пришло твое время, а значит, уходит мое…

Целеста вернулась в дом, туже затянула на затылке хвостики цветного платка, надела поверх платья длинный кафтан с карманами. Сунула ноги в дорожные башмаки и взяла свою палку, с которой уходила в дальние перелески, здороваться с колокольчиками и чертополохом.

Дом запирать не стала. Пройдя по дорожке, стукнула палкой в стену открытого сеновала.

— Явор? Ты спишь, ленивый медведь? Просыпайся, проводи старуху.

С верхнего настила посыпались соломинки, зевая, весь в травяной трухе, Явор спрыгнул, топая босыми ногами по золотистой соломе. Удивился суровому лицу.

— Куда собралась, мать Целеста? С палкой и — одна? Ежели в дальний лес, я с тобой, а то вдруг набегут волки. Или появится хитрый лис. Или могучий барсук выберется из глубокой норы.

— Молчи уж. Оно бы и хорошо, если волки. Только боюсь я, нет больше в ограде парка ни волков, ни старого лиса. Помнишь, о чем пел маленький соловей и о чем говорил мальчишка принц? Мои вишни в саду стали камушками. А что будет дальше?

Она протянула Явору обточенный алый шарик, тот схватил, любуясь полупрозрачной красотой.

— Да это же лал! Цена ему будет не малая, давай соберем, мать Целеста, я отнесу во дворец. Нет, лучше продадим перекупщикам на королевском базаре. Только торговать иди ты, а то увидят меня люди Асура, заберут снова точить золотые бруски.

— Дурак ты был, Явор, неужто и дальше дураком останешься? — серые глаза Целесты смотрели из-под седых бровей с укором и жалостью, — ежели даже моя старая вишня родит теперь драгоценные камни, то что делается в садах и моих перелесках? Все умрет, парень, все станет неживым. Не выйти на порог — сорвать ягод и полакомиться. Только бегать с пазухой каменьев, продавать и потом искать, у кого купить еду. А звери? Птицы? Мои цветы?

Отворачиваясь, чтобы уйти, добавила еще:

— И люди ведь там, парень.

— А что тогда делать мне, мать Целеста? — крикнул в сгорбленную спину Явор, переминаясь босыми ногами и топыря руки.

— Стереги дом. Если вдруг явится кто, из нужных людей или правильного зверья, дуди в рог Оллиса, чтоб я услыхала. И покажешь, в какую сторону я ушла.

Она махнула рукой, показывая на темный ельник, чертивший горизонт зубчатыми макушками.

— Там буду. Может, сумею кого спасти, может, не совсем еще поздно.

Явор хотел было кинуться следом, но кто же тогда постережет дом? И кто встретит нужных гостей? Он понимал, Целеста ушла не просто так, ведь там, в лесных чащах и на берегах тайных ручьев была ее настоящая жизнь. Там росли ее нежные лесные цветы, скромные видом, с тонким ароматом. Там гудели дикие пчелы и летали над быстрой водой синие и красные стрекозы, дразня черепах и ужей. В этих лесах Целеста проводила больше времени, чем в своем старом домишке, и расхаживая под вишней, собирая в карманы одинаковые драгоценные шарики лалов, Явор вдруг понял — все, что живет там, оно ей, как дети, настоящие, и за них болит и ноет живое целестино сердце.

Но все же, обидно было оставаться торчать в старом домишке, если вокруг совершается зло, думал Явор, хотя, если совсем честно, все еще не видел особого зла в том, что вокруг скоро все станет драгоценным и золоченым. Всю свою недолгую жизнь провел он среди камней и украшений, и для него каменные россыпи были таким же живыми, как цветы для старой Целесты.

А тем временем во дворце, глубоко под королевскими покоями мастер Сенур вертел в руках хрустальный осколок, печально улыбаясь искрам, прыгающим по стенам. Рядом с ним на лавке сидел Котик, намывая толстые лапы и белые усы. А на столе выпрямился, заложив кулачки за богатый парчовый пояс, Крыс-Прогрыз. Щурил черные бусины глаз, следя за бликами света.

— Спасибо, друзья. Не думал я, что придется мне снова дышать, говорить, работать руками, слушать, как в груди стучит сердце. Не думал, что где-то осталась хоть часть моей души, вложенная в славную работу. Но вот, малый осколок, который кто-то сберег. Вы говорите — молодой принц Эли? Надо сказать ему спасибо.

— Далеко придется бежать, — ухмыльнулся Крыс-Прогрыз, расправляя обтянутые кафтанчиком плечи, — пока наш храбрый кот удирал по моей норе, я еще немного послушал.

— Но-но, — промурлыкал Котик, выставляя заднюю лапу, чтоб ее облизать, — я не удирал, а выполнял поручение мастера!

— Не ссорьтесь, — попросил Сенур, — я слушаю, уважаемый Крыс.

— Эли уехал. Вместе с девчонкой Эрлой. А увез их толстый и страшно хитрый лекарь. Нет, не страшно хитрый, а просто хитрый, потому что я — Крыс-Прогрыз, не боюсь никого, не страшусь ничего!

Котик очень громко фыркнул, но ничего не сказал — был занят другой лапой.

Улыбка Сенура померкла. Он бережно положил на стол осколок и задумался. Конечно, нужно вернуть Эрле жизнь. Но сейчас ближе находятся другие, кому тоже нужна его помощь. Четыре сестры, которых забрали под стражу, три красавицы и маленькая Келайла с горячим живым сердцем. Теперь осколок находится у Сенура, не даст закаменеть. И нужно попытаться выручить девушек.