Вильгельм Гауф - Сказки, рассказанные на ночь

Рыцарь Маркс Штумпф фон Швайнсберг бросил на несчастного изгнанника взор, полный безнадежной грусти.

— Приготовьтесь к худшему, господин, — сказал он мрачно, — я принес недобрую весть.

— Как! — не поверил изгнанник, и лицо его налилось гневом. — Они колеблются, они не решаются? Но это невозможно! Это же цвет дворянства! Может быть, твои сведения устарели?

— И тем не менее я утверждаю, — решительно произнес, выступая вперед, Швайнсберг, — перед лицом правителя государства я должен заявить: они предатели!

— Ты лжешь! — страшным голосом вскричал изгнанник. — Нет, нет, это ложь! Как такое может произойти — сорок рыцарей вдруг лишились чести! Сознайся, ты лжешь!

— Видит бог, лучше было бы, чтоб один я оказался рыцарем без чести, псом, покинувшим свою страну, господин герцог! Тюбинген от вас отказался.

Ошеломленный известием, изгнанник рухнул на ближайший стул и закрыл лицо руками. Грудь его судорожно поднималась и опускалась, он задыхался, руки дрожали. Тревожные, скорбные взоры свидетелей этой сцены устремились на него. Особенно поражен был Георг — имя герцога, как молния, осветило ту мрачную загадочность, которой окружал себя несчастный изгнанник. Значит, это сам Ульрих фон Вюртемберг! В голове Георга мгновенно вспыхнули все встречи с ним, их разговоры и то впечатление, какое произвела на него эта незаурядная личность. Как же он сам о том не догадался?!

Наступило тяжелое, гнетущее молчание. Никто не осмеливался его нарушить. Слышно было только прерывистое дыхание герцога да поскуливание верного пса, который, казалось, догадался об очередном несчастье и старался разделить его с хозяином.

Наконец Лихтенштайн кивнул рыцарю фон Швайнсбергу. Оба они подошли к Ульриху, но тот оставался по-прежнему неподвижен и нем.

Плачущая Мария, стоявшая поодаль, тоже решила приблизиться к несчастному герцогу. Она нежно опустила свою руку на его плечо и заговорила ласковым голосом:

— Господин герцог! Да пребудет Вюртемберг вовеки!

Глубокий вздох вырвался из груди герцога, но руки по-прежнему закрывали его лицо. Тогда и Георг приблизился к нему. Невольно вспомнил он отважное лицо этого человека и внушительное величие его осанки при первой встрече, припомнил каждое слово, которое тот произнес тогда, и юноша осмелился сказать:

— Такое малодушие не для вас, человек без имени. Si fractus illabatur orbis, Impavidum ferient ruinae! [84] Если разгромленный мир рухнет, руины поразят, но не устрашат его! ( лат. ) Гораций. Ода.

Произнесенные слова подействовали на Ульриха фон Вюртемберга как волшебное заклинание. Это был его девиз, характеризующий истинное благородство, величие души, умение подняться над несчастьем — те качества, которые позволили современникам именовать герцога Неустрашимым.

— Как кстати твои слова, мой юный друг, — сказал герцог, к удивлению всех, твердым голосом, гордо поднимая голову; прежний воинственный пыл зажегся в его взоре. — Да, эти слова весьма кстати. Благодарю тебя, что ты мне их напомнил. Подойдите, Маркс Штумпф, и расскажите подробнее обо всем. Но прежде, Мария, наполните кубок!

— В последний раз мы виделись в четверг, — начал рыцарь. — Ханс скрыл меня вот под этим платьем и рассказал, как я должен себя вести. В Пфулингене мне захотелось испытать, узнает ли кто меня в обличье торговца. Хозяйка постоялого двора равнодушно поставила передо мною бокал вина, как будто ни разу в жизни не видела рыцаря Штумпфа. Городской советник, которого я за неделю до этого распекал, пил со мною так, словно я всю жизнь таскал на спине всякую мелочовку для торговли. Молодой человек тоже был там и меня видел.

Герцог, казалось, заинтересовался рассказом — по крайней мере, довольно оживленно спросил:

— Что, Георг, ты и вправду его видел? Выглядел он как оборванный торговец?

— О, рыцарь замечательно сыграл свою роль! — улыбнулся юноша.

— Из Пфулингена я в тот же вечер отправился прямиком в Ройтлинген. Там в кабачке было полным-полно союзников: из Аугсбурга, Нюрнберга, Ульма, присутствовали и местные горожане. Все они ликовали по поводу того, что скинули ветвистые рога с герба, которые вы некогда им присвоили. Собутыльники ругались и пели издевательские песни про вас, господин герцог, что показывает, как они вас боятся. В Страстную пятницу рано утром я отправился в Тюбинген. Сердце разрывалось у меня в груди, когда я с гор спустился в долину Неккара и увидел крепостные стены и башни Тюбингена.

Герцог сжал губы и устремил взгляд вдаль.

Швайнсберг замолчал, участливо глядя на своего господина, тот дал ему знак продолжать.

— Я медленно продвигался к Тюбингену. Город уже несколько дней был занят союзниками. Некоторые отряды оставались еще в лагере на горах. Я решил прокрасться в город, дабы разведать, как обстоят дела в замке, прежде чем к нему пробираться тайными тропами. Вы знаете постоялый двор в верхней части города, недалеко от храма Святого Георгия, вот туда я и направился, уселся там, чтобы выпить вина. Союзные рыцари, как я узнал по дороге, часто наведывались в это место, так что оно было для меня полезным.

— Вы слишком рисковали, — перебил рассказчика Лихтенштайн, — ведь сразу нашлись бы люди, пожелавшие что-либо у вас купить, и тогда «торговцу» бы не поздоровилось.

— Не забывайте, что то был праздничный день. У меня была причина не раскрывать свой узел и не торговаться, как это обычно делают простые разносчики. Да и не так-то легко оказалось меня опознать, — по крайней мере, мне даже удалось продать Георгу фон Фрондсбергу баночку целебного бальзама от ран. Видит бог, я бы пожелал ему получить возможность испытать снадобье на собственном теле… В церкви шла служба, зал постоялого двора пустовал. От хозяина я узнал, что рыцари в замке объявили перемирие до понедельника. Когда окончилась служба в церкви, действительно, многие господа явились на постоялый двор, чтобы пропустить бокальчик-другой. Я сел на скамью в углу, у печи, в сторонке, как и подобает бедным людям в присутствии важных господ.

— Кого же ты там увидел? — заинтересовался герцог.

— Некоторых я знал, о других догадался из разговора. Там были: Фрондсберг, Альбан фон Клозен, Хуттены, Зикинген, вскоре подошел стольник фон Вальдбург. Я надвинул шапку на лоб, увидев его, так как, думаю, он не забыл того, как пятнадцать лет назад на турнире в Нюрнберге я скинул его с захромавшей клячи.

— А вы не видели Ханса фон Брайтенштайна? — прервал рассказчика Георг.

— Брайтенштайна? Не знаю такого… Ах да, так звали старика, который умял за один присест целую баранью ногу! Рыцари заговорили об осаде и о временном затишье. Они толковали о том о сем, часто переходя на шепот. Но у меня хороший слух, и я усек все, что мне нужно было. Стольник фон Вальдбург рассказал, что он велел послать в осажденный замок стрелу с письмом для Людвига фон Стадиона, главного командира герцогского воинства. Такие послания, видимо, были обыденными, так как рыцари не удивились, когда стольник, продолжая рассказ, сообщил, что тем же путем получил ответ.