Вильгельм Гауф - Сказки, рассказанные на ночь

Лицо герцога омрачилось.

— Людвиг фон Стадион! — воскликнул он скорбно. — Я полагался на него как на каменную стену! Он был мне так дорог! Я делал для него все, что только мог, и он первым меня предал!

— В письме говорилось, что он, Людвиг Стадион, и еще двенадцать рыцарей, утомленные войной, почти готовы покориться, но Георг фон Хевен отговаривает их от позорного поступка.

— Я не заслужил от него такой услуги, — задумчиво произнес Ульрих. — Я не любил его потому, что он часто порицал меня, когда я делал что-либо не в его вкусе. Как сильно можно ошибаться в людях! Кабы меня спросили, кто мне изменит, а кто останется верен, то на второй вопрос я бы ответил — Стадион, а предателем счел бы Георга фон Хевена!

— В письме еще говорилось, что вы, ваша светлость, можете попытаться снять осаду, а ежели это будет невозможно, пожелаете тайными путями проникнуть в осажденный замок. Союзники подробно обсуждали все варианты и пришли к выводу, что осада может продолжаться долго, коли вы окажетесь в замке. Когда я все это услыхал, то сразу же решил прокрасться в замок и предстать перед ними, а не то Стадион свыкнется с мыслью, что он и есть подлинный верховный правитель. Я подумал также, что стоит подождать еще день. И если не услышу ничего плохого, то в субботу проберусь в замок и передам изменникам ваше письмо. Я долго слонялся по лагерю и по городу, никто меня не задержал, хотя я и держался вблизи начальников. Так прошел целый день.

— Это была все еще Страстная пятница, праздничный день? — спросил Лихтенштайн.

— Да-да, Страстная пятница. В три часа дня Георг Фрондсберг с несколькими военачальниками подъехал к воротам замка и громко спросил осажденных, что они там строят? Я стоял неподалеку и все видел собственными глазами. На его голос у крепостной стены появился Стадион и ответил: «Нет, они сохраняют договоренность о передышке по случаю праздников, шум, должно быть, раздается с поля». Фрондсберг крикнул: «Значит, там что-то происходит без моего ведома. А кто ты?» Из замка последовал ответ: «Я — Людвиг фон Стадион». На это союзный начальник расхохотался и довольно погладил себя по бороде. «Если это так, я поворачиваю обратно, а вас с несколькими рыцарями приглашаю спуститься, чтобы выпить с нами вина».

— И они пришли? — воскликнул возмущенный герцог. — Клятвопреступники явились?

— У откоса есть небольшая площадка, откуда открывается обзор на долину Неккара и Швабские Альпы. Туда союзники притащили стол, скамейки и уселись угощаться вином. Тут же открылись ворота замка, был опущен подъемный мост, по которому прошел Людвиг фон Стадион с шестью рыцарями; Они принесли с собою ваши серебряные кувшины, они принесли с собою ваши золотые кубки и ваше старое вино! Изменники приветствовали врагов дружескими рукопожатиями и уселись с ними за стол обсудить дела, попеременно угощая друг друга холодным выдержанным вином.

— Благослови их всех дьявол! — не сдержался старый Лихтенштайн и вылил вино из своего кубка.

Герцог же печально улыбнулся и кивнул Марксу Штумпфу, чтобы тот продолжал.

— Они пировали до ночи, пока их физиономии не раскраснелись. Я спрятался невдалеке и слышал все, что говорили предатели. Когда они стали прощаться, стольник взял Стадиона за руку и сказал ему: «Дорогой брат, в ваших подвалах прекрасное вино, впустите нас поскорее в замок, чтобы и мы его попили». Тот же только рассмеялся, проговорив: «Будет день, будет и пища».

Когда я увидал, что дела обстоят подобным образом, то решил немедля идти к изменникам. Я спустился по Графскому откосу к тому месту, где начинается узенький подземный ход. Незаметно опустился в него и дошел до половины. Смотрю, а там установили решетку и поставили возле нее солдата. Тот прицелился в меня из ружья и спросил пароль. Я произнес, как вы мне приказали, пароль вашего славного предка — Эберхарда Бородатого: «A tempto» [85] «Я попытаюсь» ( лат. ). . Парень вытаращил глаза, однако поднял решетку и пропустил меня. Теперь я зашагал быстрее и вскоре очутился в подвале. Здесь передохнул — узкий проход слишком затруднял дыхание.

— О бедняга Маркс! Иди выпей кубок, тебе трудно говорить, — сказал Ульрих.

Маркс охотно последовал приглашению своего герцога и продолжал более бодрым голосом:

— Очутившись в подвале, я услыхал оживленный разговор нескольких человек, которые, казалось, спорили о чем-то. Я пошел на голоса и увидел, что рыцарство осажденного замка сидит перед громадной бочкой и пьет вино в свое удовольствие. Здесь собрались сторонники Стадиона, были и сподвижники Хевена. Перед собеседниками стояли лампы и большие кружки. Все это напомнило мне картину тайного судилища. Я притаился за бочкой и уловил все, о чем здесь говорилось. Георг фон Хевен прочувственными словами укорял присутствующих в измене, он убеждал, что нет никакой необходимости сдаваться, — они снабжены нужными припасами, выражал надежду, что вы, ваша светлость, соберете войско, дабы освободить Тюбинген, урезонивал, что скорее осаждающие могут прийти в стесненное положение, нежели они, осажденные.

— Благородный, достойный Хевен! И что же те отвечали?

— Они пили и смеялись, говоря: «Долго еще придется ждать, пока он соберет свое войско! Да откуда взять денег, если не украсть?»

Хевен продолжал гнуть свою линию, говорил: даже если ваша светлость и не скоро соберет войско, все равно они, помня клятву верности, должны держаться до последнего, иначе станут изменниками. Но рыцари продолжали смеяться и насмешливо вопрошать: «Кто придет и назовет нас изменниками?» И тут я, не выдержав, выскочил из-за бочки и закричал: «Я, злодеи! Вы изменяете герцогу и своей стране!» Все страшно перепугались. Стадион уронил свой кубок.

Я вышел вперед, снял шапку, отцепил фальшивую бороду и вытащил из куртки ваше письмо.

— Вот письмо от вашего герцога, — сказал я. — Вы не должны сдаваться. Он сам придет к вам, чтобы победить или умереть в этих стенах!

— О Тюбинген! — вздохнул герцог. — Как же глупо я поступил, покинув его! Два пальца своей левой руки я отдам за тебя, любимый город! Ох, что я говорю, отдам правую руку за тебя, а левой укажу союзу, куда ему убираться!.. И что же они ответили на мои слова?

— Изменники мрачно смотрели на меня и, казалось, не знали, что им предпринять. Хевен вновь принялся их увещевать. И тогда Людвиг фон Стадион сказал мне, что я пришел слишком поздно. Двадцать восемь рыцарей уже решили примириться с союзом и оставить герцога одного решать эту распрю. Приди герцог опять на эту землю с сильным войском, они были бы ему верны, но нельзя же вести войну, не имея в виду ничего определенного, их замки и поместья так долго разорялись и подвергались контрибуциям под угрозой сожжения, что дальше бороться против союза, с их стороны, — просто безумие.