Туве Янссон - В глубине ноября

— Это называется пикник, — горько заметил Староум. — Она сказала, сегодня мы будем делать что захочется.

Во дворе появилась Филифьонка с большой супницей — внутри был овсяный суп. Лёгкий прохладный ветерок пролетел над долиной и нагнал пенку на его поверхности.

— Ешь, не стесняйся, — Филифьонка погладила хомсу по голове.

— Почему мы должны есть на улице? — заныл Староум, вылавливая пенку на край тарелки.

— Надо есть с пенкой, — наставительно сказала Филифьонка.

— Почему нельзя поесть в кухне? — повторил Староум.

— Потому что иногда надо делать то, что в голову взбредёт, — нетерпеливо ответила Филифьонка. — Или мы едим на улице, или обед вообще отменяется! Сказано вам — веселитесь!

Обеденный стол шатался на неровной земле. Хемуль ухватился за тарелку обеими лапами.

— Вот что меня беспокоит, — сказал он. — Купол никак не получается. Хомса напилил доски в точности как я сказал, но они не держатся. А если пилить заново, они станут слишком короткие и будут выпадать. Понимаете, о чём я?

— А если сделать обычную крышу? — предложил Снусмумрик.

— Тоже падает, — сказал Хемуль.

— Ненавижу пенки в овсяном супе, — сообщил Староум.

— Есть ещё другой вариант, — продолжал Хемуль. — Можно сделать дом вообще без крыши! Я как раз подумал, что папе больше понравится смотреть на звёзды. Папа ведь любит смотреть на звёзды, как вы считаете?

Хомса Киль вдруг заорал:

— Это ты так считаешь! Откуда ты знаешь, что на самом деле нравится папе?

Все перестали есть и воззрились на хомсу.

Хомса вцепился в скатерть, крича:

— Ты всё время делаешь только то, что тебе нравится! Выбираешь только большие дела!

— Только поглядите, — изумилась Мюмла. — Хомса научился показывать зубы.

Хомса вскочил из-за стола так резко, что опрокинул стул. И спрятался под стол.

— Хомса, который всегда был таким послушным, — заметила Филифьонка натянуто. — Да ещё на пикнике.

— Слушай, Филифьонка, — серьёзно сказала Мюмла. — Я думаю, чтобы стать Муми-мамой, недостаточно вынести стол на улицу.

Филифьонка вскочила и закричала:

— Да что вы пристали со своими мамами! Какие они распрекрасные! Неряшливое семейство, которое даже в доме не прибирается, хотя может, и перед отъездом не оставляет даже письмеца, хотя знает, что мы… Хотя сами всё знают. — Она беспомощно умолкла.

— Письмеца! — спохватился Староум. — Находил я тут одно письмецо и куда-то его положил.

— Где? Куда ты его положил? — спросил Снусмумрик.

Теперь уже все повскакивали из-за стола.

— Куда-то, — пробормотал Староум. — Пойду-ка ещё половлю рыбки. Не нравится мне этот ваш пикник. Никакое это не веселье.

— Ну подумай, — попросил Хемуль. — Попытайся вспомнить. Мы тебе поможем. Где ты видел его в последний раз? Если б ты нашёл его прямо сейчас, куда бы ты его положил?

— У меня каникулы, — угрюмо сказал Староум. — Я буду забывать что хочу. Забывать — это приятно. И я собираюсь позабыть всё, кроме весёлого и важного. А сейчас я пойду поболтать со своим приятелем-предком. Вот он и правда знает, как всё устроено. А вы все — только думаете, что знаете.

Предок был таким же, как раньше, только с салфеткой на шее.

— Привет, — сказал Староум. — Я очень расстроен. Ты знаешь, что они учудили?

Он подождал. Предок медленно покачал головой и переступил с ноги на ногу.

— Да-да, — подтвердил Староум. — Они испортили мне каникулы. Ходишь себе такой довольный, что всё позабыл, и тут на тебе — давай вспоминай сейчас же! У меня живот болит. Я так расстроен, что аж живот почти заболел.

Впервые Староум вспомнил про лекарства. Но он не помнил, куда их положил.

— Они были в корзинке, — повторил Хемуль. — Староум говорит, что клал их в корзинку. И в гостиной корзинки нет.

— Может, он забыл её где-нибудь в саду, — предположила Мюмла.

Филифьонка закричала:

— Он говорит, это мы во всём виноваты! Я-то в чём виновата? Я вообще ничего не делала, кроме смородинового сока, и он Староуму понравился!

Филифьонка со значением посмотрела на Мюмлу и добавила:

— Да, я знаю, что Муми-мама готовила смородиновый сок, когда кто-нибудь заболеет, и всё-таки я его приготовила.

— Нам всем необходимо успокоиться, — сказал Хемуль, — и тогда я скажу вам, как надо поступить. На повестке дня пузырьки с лекарствами, коньяк и восемь пар очков. Мы поделим долину и дом на несколько квадратов, таким образом, каждому достанется один…

— Да-да-да, — закивала Филифьонка. Она сунула нос в гостиную и спросила с тревогой: — Как вы себя чувствуете?

— Печально, — отвечал Староум. — Так всегда бывает, если в супе пенки, да ещё не дают спокойно позабывать.

Он лежал на диване, под грудой одеял, прямо в шляпе.

— Сколько же вам лет? — осторожно поинтересовалась Филифьонка.

— Не дождётесь, не помру, — весело отозвался Староум. — Тебе-то самой сколько лет?

Филифьонка исчезла. Во всём доме захлопали двери, сад наполнился криками и стуком шагов. Никто не думал ни о чём, кроме Староума.

«Корзинка может быть где угодно», — подумал он даже с некоторым удовольствием. Живот больше не болел.

Мюмла зашла в гостиную и присела на край постели.

— Слушай, Староум, — сказала она. — Ты так же здоров, как я, и сам прекрасно это знаешь.

— Очень даже может быть, — парировал Староум. — Но я не встану, пока мне не устроят праздник! Совсем небольшой праздничек в честь пожилого населения, которое всё ещё не отдало концы!

— Или большой праздник для Мюмлы, которая хочет потанцевать, — сказала Мюмла задумчиво.

— Ничего подобного! — закричал Староум. — Грандиозное торжество в честь нас с предком! Предок сто лет ничего не праздновал, сидит в шифоньере и грустит.

— Думай себе что хочешь, — ухмыльнулась Мюмла.

— Нашёл! — закричал снаружи Хемуль.

Дверь распахнулась, гостиная наполнилась народом и звуками.

— Корзинка была под крыльцом! — кричал Хемуль. — А коньяк — на том берегу реки.

— Ручья, — поправил Староум. — Сначала выпью коньяку.

Филифьонка налила ему немножко, и все не отрываясь смотрели, как он пьёт.

— Примете каждого лекарства по чуть-чуть или какое-то одно? — спросила Филифьонка.

— Вообще ничего не приму, — Староум со вздохом откинулся на подушки. — Но не вздумайте снова говорить со мной о том, чего я не желаю слышать. И по-настоящему я не выздоровею, пока мне не устроят праздник…

— Снимите с него ботинки, — велел Хемуль. — Киль, ты сними. Так всегда делают, когда болит живот.