Туве Янссон - Мемуары Муми-папы

В смешанных чувствах я схватил свой стакан и поднял взор туда, где возвышался трон. На троне восседало его сморщенное величество. И между нами не было ничего общего. Что же я испытал — разочарование или облегчение? Миг, когда ты поднимаешь взор на трон, — это торжественный и важный миг. В жизни каждого тролля должно быть нечто возвышенное, к чему можно устремить свой взгляд (а также и то, на что можно взглянуть сверху вниз), нечто такое, что вызывает почтение и благородные чувства. Но увы и ах! На троне я увидел Короля в короне набекрень и с цветочками за ушами, Короля, который хлопал себя по коленкам и притопывал так, что трон сотрясался! Под троном располагалась туманная сирена — он запускал её всякий раз, когда хотел чокнуться с кем-то из подданных. Надо ли говорить, как я был смущён и подавлен.

Когда сирена наконец смолкла, Фредриксон сказал:

— Примите мои поздравления. С первым веком.

Я отдал честь хвостом и неестественным голосом произнёс:

— Ваше величество Самодержец, примите самые наилучшие пожелания от странника из дальних краёв. Этот знаменательный миг навек останется в моей памяти!

Король сперва удивлённо уставился на меня, а потом принялся хихикать.

— Ваше здоровьице! — воскликнул он. — Вы промокли? А бык что сказал? Только не говорите, что никто не свалился в бочку с сиропом! О, как же весело быть королём!

Но тут мы ему наскучили, и он снова включил туманную сирену.

— Привет, верный народец! — закричал Король. — Кто-нибудь, остановите эту карусель. И скорее все сюда! Начинаем раздачу призов!

Лошадки и цепные карусели остановились, и народ побежал к Королю.

— Семьсот один! — выкрикнул Король. — У кого семьсот один?

— У меня, — сказал Фредриксон.

— Пожалуйста! Пили́ на здоровье, — сказал Самодержец и протянул ему замечательную торцовочную пилу, как раз такую, о какой Фредриксон давно мечтал.

Потом Король выкрикивал всё новые номера, и подданные длинной очередью выстроились к трону, весело болтая друг с другом. Все до единого, даже мельчайшие кнютты и скрютты, что-нибудь да выиграли — все, кроме меня.

Юксаре и Шуссель, разложив свои призы перед собой, тут же занялись их уничтожением, потому как в основном это оказались шоколадные шарики, марципановые хемули и сахарные розочки. У Фредриксона на коленях лежала целая груда полезных и скучных вещей — преимущественно инструменты.

В конце концов Самодержец забрался на трон и крикнул:

— Дорогие! Дорогие наши чокнутые, сварливые и неразумные подданные! Каждый из вас получил то, что подходит именно ему, и ничего иного вы не заслужили. Мы, носитель вековой мудрости, спрятали яйца в тайниках трёх видов. Во-первых, это места, на которые натыкаешься, когда бегаешь туда-сюда или когда ты слишком ленив, чтобы искать. Эти призы съедобные. Во-вторых, мы устроили тайники в таких местах, которые можно найти, если искать не спеша, методично и с умом. Эти призы могут для чего-нибудь пригодиться. А в-третьих, мы приготовили такие тайники, обнаружить которые можно, лишь обладая воображением. Эти призы вообще ни на что не годны. Слушайте же, наши дорогие, безнадёжно чокнутые подданные! Кто из вас искал в самых что ни на есть неожиданных местах: под камнями, в ручьях, на верхушках деревьев, в цветочных бутонах, в своих карманах или муравейниках? Кто нашёл яйца под номерами шестьдесят семь, четырнадцать, восемьсот девяносто, девятьсот девяносто девять, двести двадцать три и двадцать семь?

— Я! — завопил я с такой силой, что даже подпрыгнул и смутился.

А после кто-то тонким голоском крикнул:

— Девятьсот девяносто девять!

— Выйди вперёд, несчастный тролль, — сказал Самодержец. — Перед тобой — бессмысленные награды мечтателя. Нравятся ли они тебе?

— Невероятно нравятся, ваше величество, — выдохнул я, зачарованно глядя на свои призы.

Самый прекрасный из них был, безусловно, двадцать седьмой. Это оказалось украшение для гостиной: коралловая подставка, а на ней маленький трамвайчик из морской пенки. На передней площадке прицепного вагона стояла коробочка для английских булавок. Шестьдесят седьмой оказался украшенным гранатами венчиком для шампанского. А ещё я выиграл акулий зуб, законсервированное колечко дыма и расписную ручку от шарманки. Можете ли вы, дорогие читатели, вообразить себе моё счастье? Можете ли с пониманием отнестись к тому, что я почти простил Самодержца за его не вполне королевское поведение и подумал вдруг, что он не такой уж плохой король?

— Эй, а как же я? — крикнула дочь Мюмлы (это, конечно, она выиграла приз под номером девятьсот девяносто девять).

— Малышка Мюмла, — серьёзно сказал Самодержец. — Тебе дозволяется чмокнуть нас в нос.

Дочь Мюмлы забралась Самодержцу на колени и поцеловала его в древний самодержавный нос, а народ тем временем поедал свои призы и ликовал.

Это был шикарный садовый праздник. Вечером по всему Парку Сюрпризов зажглись разноцветные фонари, начались танцы и весёлые потасовки. Самодержец раздавал всем воздушные шары и вскрывал огромные бочки с яблочным вином. Повсюду горели костры, подданные варили суп и жарили сосиски.

В толпе гостей я заметил большую мюмлу, которая, казалось, целиком состояла из округлостей. Я подошёл к ней, поклонился и сказал:

— Извините, вы, случайно, не Мюмла?

— Она самая! — ответила Мюмла и засмеялась. — Юмпель-вымпель, как же я объелась! А вам, бедняжке, не повезло — такие чудны́е призы достались!

— Чудны́е! — воскликнул я. — Что может быть лучше бессмысленных наград мечтателя? Можно ли удостоиться более высокой чести? — И вежливо добавил: — Хотя главный приз, разумеется, достался вашей дочери.

— Гордость семьи, — согласилась Мюмла, и было видно, что мои слова ей приятны.

— То есть вы больше не огорчены её поведением? — спросил я.

— Огорчена? — удивилась Мюмла. — С чего бы это? Мне огорчаться некогда. Восемнадцать-девятнадцать детей — и всех отмой, уложи, одень-раздень, накорми, высморкай, пожалей и морра знает что. Так что веселимся до упаду, юный друг!

— А какой у вас удивительный брат… — продолжил я нашу беседу.

— Брат? — не поняла Мюмла.

— Дядя вашей дочери, — пояснил я. — Который спит, укутавшись в свою рыжую бороду.

(К счастью, я умолчал о мышках, проживающих в этой его бороде.)

Мюмла расхохоталась во всё горло.

— Ну и дочка мне досталась! — сказала она. — Да она вас обманула. Насколько мне известно, нет у неё никакого дяди. Ну всё, до свиданья, пойду прокачусь на карусели.

И, подхватив столько детей, сколько уместилось в её широких объятиях, Мюмла шагнула в красную карету, запряжённую лошадью в яблоках.