Виктория Варгина - Солнечная тропа

— А чего ж к нам вышла, Танюша? — спросил Акимыч.

— Есть на то причина, — она тряхнула своими невозможными волосами. — Скажи лучше, Федя, куда это вы направляетесь?

— А ты догадайся.

— Догадываюсь, — отшельница впервые повернулась к Лёньке. — Значит, тебе нужен клад?

— Не знаю, — ответил мальчик. — Я бы хотел одновременно увидеть все клады мира. Акимыч говорит, можно.

— Конечно, можно, — подтвердила Татьяна. — Но не только. Цветок папоротника, он, Лёня, собирает в себя силу всех земных растений. И тот, кто его сорвёт, на какое-то время получит это могущество… Тогда человек может видеть клады… и многое другое.

— А что?

— А что, ты сам узнаешь, — улыбнулась женщина. — Я к вам вышла, чтобы проводить к цветку.

— Повезло нам с тобой, Танюша! — обрадовался Акимыч. — А то где его искать? Опять же, не так страшно будет!..

— Страшно вам не будет, — сказала отшельница. — Вы только идите за мной и по сторонам не смотрите.

— Ишь ты, не спят, значит, чёрные колдуны? — спросил Акимыч, и Татьяна кивнула.

— Кто, кто не спит, дедушка? — беспокойно спросил Лёнька.

— Ну так ночка-то особенная, — ответил старик. — Я тебе не говорил, не хотел пугать, а на Ивана Купала все ведьмы, все колдуны в лес идут, обряды всякие совершают, собирают травы для своих поганых дел…

— И папоротник?

— Нет, — сказала вместо Акимыча Татьяна. — К папоротнику они и близко подойти не смеют. И оттого ещё больше свирепеют и злятся на Божий мир. Пойдёмте.

Она поднялась с земли и довольно быстро пошла — сначала по тропинке, а затем свернула в чащу. И удивительное дело — густые заросли перед отшельницей расступались, а сосны убирали с её пути свои мохнатые лапы… Шедший следом Лёнька от такого дива даже рот открыл.

Замыкал шествие Акимыч. Он, как велела Татьяна, старался не смотреть по сторонам, но краем глаза улавливал то блуждающие в темноте огоньки, то чьи-то неясные тени… Вдруг справа от путников что-то громко и дико захохотало. Лесная хозяйка вскинула руку — хохот захлебнулся и затих.

Лёньке было легко идти вслед за Татьяной, но вот его ногам стало что-то мешать: кустарник не кустарник, а какая-то высокая, упругая трава. В воздухе появился необычный запах, который мальчику даже не с чем было сравнить. И когда женщина остановилась, Лёнька понял, что их со всех сторон окружает папоротник.

— Скоро он зацветёт, — сказала Татьяна. — Давайте прощаться.

Её слова застали Акимыча врасплох:

— Как прощаться, Таня? Мы ведь и не поговорили толком!..

— Ещё поговорим, Федя, и не раз…

— А я? А со мной? — спросил Лёнька.

— Ты тоже можешь прийти в лес и позвать меня, — ответила отшельница. — Но скоро ты отсюда уедешь. Пески-то не забудешь?

— Я ещё не скоро уеду, — возразил Лёнька. — И Пески ни за что не забуду!.. Я придумаю, как им помочь!..

— А я тебе подскажу, — проговорила женщина. — Ты уедешь домой и построишь в своей душе светлые, счастливые и богатые Пески. Ты будешь смотреть на них часто-часто, и каждый раз замечать что-то новое и доброе. Станешь ходить по улицам, здороваться с людьми, любоваться рассветами… И будешь счастлив так, как если бы всё это происходило наяву. Но самое главное, ты должен знать, что именно так всё в своё время и случится. Не надеяться, даже не верить, — знать. Понимаешь?

— Кажется, да…

— Ну, прощай, — Татьяна повернулась, и чаща перед ней раздалась, а затем снова сомкнулась за её спиной. Лёнька с дедом остались на поляне, поросшей папоротником.

— Не видать ничего, — сказал Акимыч, наклонившись к земле. — Как его углядишь, ежели он, конечно, не загорится, как свечка…

И цветок загорелся — ярко-малиновым огоньком, словно искорка в тёмном переплетении ветвей… Сначала один, потом второй, третий…

— Мать честная!.. — охнул Акимыч. — Цветёт, Лёнька, ей-богу цветёт!..

Вся поляна теперь искрилась, цветы вспыхивали и разгорались, на глазах становясь крупнее и ярче…

— Да, не видит мой дед, — бормотал Акимыч, раздвигая листья папоротника и освобождая рубиновую звёздочку цветка. — Красота-то какая, а, Лёнька?.. А не пахнет ничем…

Лёнька опустился на колени, и полыхающий цветок очутился возле его лица. Кругом было душно от запаха папоротника, но сам цветок действительно не имел аромата. Зато его красота не поддавалась описанию. Огненные лепестки с неоновыми нитями прожилок как будто пульсировали, и Лёньке казалось, что в таком же ритме бьётся его собственное сердце…

— И срывать-то жалко, да, Лёнь? — услышал мальчик.

Лёнька и сам не решался сорвать этот небывалый, пугающе живой цветок, по сравнению с которым блёкли все клады мира. Но в его душе звучали слова лесной отшельницы… За ними чувствовалось нечто более важное, чем короткая жизнь волшебного цветка. Лёнька протянул руку, захватил тонкий стебелёк и потянул к себе…

Поляна разом померкла, и наступила абсолютная темнота.

— Акимыч, ты здесь? — спросил Лёнька и не услышал ответа.

Зато он увидел какое-то тусклое мерцание, пробивавшееся из-под земли, и догадался, что это клад. Лёнька присмотрелся: клад был зарыт примерно в получасе ходьбы от них, но мальчик ясно видел каждую монетку и то, что на ней отчеканено… Внезапно темнота расширилась до пределов Земли, а потом резко расцветилась — и Лёнька понял, что значит видеть все клады мира. Они присутствовали перед его внутренним взором одновременно, но как-то нечётко, скорее, угадывались, словно принадлежали иному измерению. Однако стоило мальчику приглядеться к любому из тайников, как тот приближался и открывал Лёньке своё содержимое. Мальчик видел драгоценности в пиратских сундуках, охраняемых молчаливыми мертвецами, в трюмах затонувших кораблей, в гробницах древних властителей… Он путешествовал по миру до тех пор, пока вид сокровищ не утомил его. И тогда Лёнька вспомнил про клад, который не достался Матвею Кормишину. Вспомнил — и тотчас увидел его: на опушке соснового бора, чуть вдаваясь в лес, рос приметный вяз, очевидно, посаженный теми, кто закопал здесь своё добро — большой чугун, доверху набитый золотом и самоцветами…

Этот пейзаж напомнил Лёньке о чём-то важном, ради чего он и сорвал всемогущий цветок папоротника. Мальчик повернул голову и увидел Голубинку — она была широкой и полноводной, как много веков назад, и неизвестные Лёньке минералы делали её воду лазурной.

Мальчик обернулся к Пескам — на месте заброшенной деревни шумел ухоженный сад, и в его зелени утопали… даже не дома, а какие-то сказочные резные терема. Некоторые из них напоминали избу Акимыча, но были выше, светлее, наряднее… Эти солнечные терема не составляли привычных улиц: они «разбегались» по саду, как показалось Лёньке на первый взгляд, в полном беспорядке… Но чем дольше мальчик смотрел на них, тем больше гармонии чувствовал в открывшейся ему картине, словно и сад, и эти дома задумал один гениальный архитектор, воплотив в них свои заветные мечты…