Юрий Розенблюм - О чём пела золотая кукушка

— Эк-кей, нерадивый всадник, почему, ухватившись за гриву быстроногого волка, ты не можешь сдвинуться с места? Позволь, я помогу тебе! Я знаю язык таежной живности и могу заставить любого когтистого зверя и крылатую птицу стать послушнее самого ручного пса.

Ах-Пёри сразу признал голос своего хозяина, но не подал вида и зарычал еще громче и крепче уперся лохматыми лапами в сыпучий песок.

— Эк-кей, незнакомый голодранец, — отвечала Очы-Сарыг, сверкая раскосыми глазами, — коль ты так добр, помоги несчастной страннице. Научи меня волчьему языку, и мы с сестрой тронемся дальше по дороге добра. Мы уже несколько долгих дней никак не можем заставить это тупое животное передвигать лапами.

— Ну что ж, я выручу тебя, — ответил пастух и незаметно свернул свой волшебный ремень. — Отдай мне шарик, который ты держишь в руке, тогда я заговорю на зверином языке и упрямый волк подчинится мне. Не отдашь шарик — останешься на этом пустынном берегу, пока разбушевавшиеся волны не смоют тебя в море. Решайся, не то я передумаю.

Долго упиралась Очы-Сарыг. Сюда повернется — смеется, туда повернется — плачет: никак не решится расстаться с волшебным шариком. Наконец она протянула пастушонку руку.

— На, держи этот никчемный шар за левый бок, а я буду держать за правый.

Этого только и ждал Албанчи. Схватив могучей рукой чудесный шарик, он тотчас сбросил пастушьи лохмотья и вновь принял облик удалого богатыря. Взмахнув волшебным ремнем, он наотмашь ударил коварную Очы-Сарыг. Как подкошенная рухнула к ногам Албанчи дочь проклятой Юзут-Арыг и еще долго извивалась на песке, словно ядовитая змея, у которой перебит хребет.

И снова поднял свой волшебный бич юный алып и с размаху хлестнул Хара-Нинчи. Надвое рассек жалящий бич черное тело убегавшей в страхе болотной нечисти, и черная кровь, как кипящая смола, смешалась с волной и исчезла в морской пучине.

Развязав несчастную Хан-Чачах, Албанчи крепко прижал ее к груди и тихо сказал:

— Возвращайся к родным очагам, сестра моя, любимая Хан-Чачах! А я снова буду держать свой путь по следу врага, и если за шесть долгих лет не подам о себе доброй вести, значит, не суждено мне было выполнить наказ нашего деда, славного богатыря Албыгана. Прощай, дорогая моя Хан-Чачах, иди на восход солнца, в пути не задерживайся, и пусть всегда на дорогах твоей жизни сопутствует тебе щедрое счастье и великая радость!

С этими словами юный богатырь потер белоснежную гриву Ах-Пёри волшебным шариком, и быстроногий волк, неся на спине не знающего страха Албанчи, помчался в сторону багряного пламени заката.

Семью семь — сорок девять раз пронесся Ах-Пёри над землей. Никого на пути не встретил — ни зверя когтистого, ни птицы крылатой. Многих горных вершин касались его мохнатые лапы, много полноводных рек перескочил он не переводя дух, пока не достиг болотного ханства кровавоглазой Юзут-Арыг.

Запах зловонной гнили ударил в ноздри Ах-Пёри, перепуганные лягушки трусливо попрятались в вязкой тине, злобно шипящие змеи торопливо заползли в свои глубокие норы при виде спешившегося богатыря.

Когда Албанчи откинул облепленный смрадным илом полог жилища, крышей которого была зеленая трясина, он увидел Юзут-Арыг. Она сидела на кошме, покрытой болотной жижей, обнимая Хулатая.

От гнева лицо юного алыпа сделалось красным, как таежный пожар, а от горя лик его стал белее белоснежной шапки тасхыла. Глаза его сверкали огнем, лоб покрылся потом.

Будто настигнутый погоней зверь, глядела злобная великанша на храбреца Албанчи. Прищурив косой левый глаз, скосив кривой правый глаз, она протянула к нему тонкие волосатые руки и, словно обрадовавшись нежданной встрече, заговорила:

— Что привело тебя к нашему очагу, сын любезного сердцу моему славного Хулатая? Счастье или черная беда идет по твоим следам? Почему лицо твое горит, как пламя таежного пожара, и белеет, как белоснежная шапка тасхыла? Или ты не признал своего любимого отца, который нашел радость и покой на дне болотного ханства? Оставь за порогом нашего жилища печаль и тревогу, садись рядом с нами, и ты забудешь все земные дела и заботы!

— И ненавижу тебя, исчадие мрака и безумия! — гневно закричал Албанчи, и от громоподобного голоса его рухнули гнилые стены и за дрожал весь трясинный мир Юзут-Арыг. — Я убью тебя, порождение смрада и лжи!

И Албанчи наотмашь ударил Юзут-Арыг волшебным ремнем.

Помутнели лягушачьи глаза грозной великанши, бессильно повисли волосатые руки, от боли скривился огромный рот, величиною с горную расщелину.

— Пощади меня, доблестный герой! Подари мне жизнь, и в награду я дам тебе все, что ты пожелаешь! — жалобно запищала Юзут-Арыг. — С моей помощью ты будешь сильнее самых великих ханов и станешь владыкой всего верхнего и нижнего мира!

— Я не желаю слушать тебя и осквернять свои уши звуком твоего мерзкого голоса! Змея никогда не признает своей кривизны! Сейчас ты найдешь свою смерть! Пришел твой последний час!

С этими словами Албанчи крепко затянул левой рукой волшебный ремень, правой рукой привязал к тонкой шее Юзут-Арыг две огромных каменных глыбы, поднял черную великаншу до самого дна неба и швырнул в середину болотной топи.

И сразу затвердела зыбучая трясина и покрылась зеленотравым ковром, усеянным голубыми и красными цветами, а там, где упало бездыханное тело ненавистной людям Юзут-Арыг, застыли навечно две голые остроконечные скалы, у подножия которых прячутся от добра и света лишь стаи одичавших собак и голодных волков.

И стало тихо… Но вдруг послышался топот могучих ног. Албанчи обернулся и увидел бежавшего к нему полоумного Хулатая.

— Негодный паршивец! Куда подевал ты мою любимую жену? — истошным голосом орал он. — Верни мне ее, не то я убью тебя и досыта напьюсь твоею поганой кровью! Ты слышишь меня? Отвечай, пока глаза твои различают солнце и луну!

И снова метнул свой волшебный ремень славный алып, но не дли того, чтобы сразить несчастного отца и отправить его в вечный холод нижнего мира.

Словно гибкий аркан, послушный воле храбреца, опутал волшебный ремень беспомощного Хулатая, и он медленно опустился на землю у ног прискакавшего на зов юного богатыря покорного Хара-Хулата.

Албанчи привязал обессилевшее тело отца к крупу коня, взял под уздцы доверчиво склонившего гривастую голову Хара-Хулата и направился в сторону скалистого хребта, где на плоской черной горе дымился котел с кипящей смолой.

Точно туча, предвещавшая начало грозы, клубился густой пар над громадным котлом. Жаркие лучи огнеликого светила поддерживали слепящее пламя костра, и треск раскаленных углей доносился до самого подножия горной гряды. Темная смола пенилась и бурлила, как пенится и бурлит быстроструйная река, перекатываясь через каменистый порог.