Каюм Насыри - Повесть об Абу-Али-сине

— Не бывать такому! — вскричал глупый падишах. — Пусть он хоть сквозь землю провалится, но не пошлю я к нему своего визиря! Если есть у вас какое-нибудь средство, чтобы привести его сюда, идите, приведите!

Ничего не сказали на это визири, только каждый из них подумал про себя: «Делай, как знаешь, а мы высказали все, что думали. Абу-али-сина еще покажет искусство, да так, что молва по всем государствам пойдет…» — гак или примерно так думая, визири ждали, что же будет дальше.

А разгневанный падишах ушел к себе и не хотел ни с кем разговаривать.

Невидимый никому Абу-али-сина слышал все: и разумный совет визирей и высокомерные слова упрямого падишаха.

Так и остался упрямый падишах жить в своем душном дворце.

Рассказывают, будто в государстве Кирман жил и правил страной падишах Махмуд. Знаниями, культурой и умом отличался этот правитель. У него и приближенные, и визири были в большинстве своем людьми учеными, философами и мудрецами.

Мудрость и справедливость — вот что было главным для этого падишаха.

И прослышал он об удивительных делах Абу-али-сины (ведь недаром говорят, что земля слухами полнится). И полюбил славный падишах Махмуд премудрого, сведущего в неведомом и щедрого в знаниях Абу-али-сину по одним лишь рассказам и мечтал о встрече с великим мудрецом. О своем желании увидеться с Абу-али-синой падишах написал падишаху Бухары и направил к нему с богатыми подарками своего приближенного.

А в Бухаре жизнь тем временем шла своим чередом. Жил там знаменитый врачеватель по имени Манжал. Он излечивал людей от болезней, но был при всем при том завистливым и недобрым человеком. К тому же Манжал являлся визирем падишаха. Очень не любил Манжал Абу-али-сину и, ревниво сравнивая себя с ним, считал, что если Абу-али-сина силен в волшебной силе, то он сильнее его в лечении людей. Завидовал Манжал мудрецу, а зависть всегда делает человека несправедливым.

Однажды падишах Бухары позвал к себе Манжала и Абу-али-сину и сказал;

— Падишах Кирмана обратился ко мне с просьбой, чтобы я отпустил вас в Кирман. Я даю вам свое разрешение поехать туда и пожить там немного с тем, чтобы вы посмотрели другую страну, узнали для себя что-то новое и вернулись в Бухару.

И ответом ему были такие слова:

— Нам и здесь хорошо, потому что чиста наша душа, и нам незачем ехать в чужие края.

Для падишаха Бухары такой ответ был праздником. Самодовольно улыбнулся он и попросил, чтобы из уважения к нему согласились ехать в Кирман его подчиненные. И все было так, как повелел падишах.

И обратился Абу-али-сина к визирю Манжалу.

— О мудрый визирь, искусно лечащий людей, забудем наши споры о том, кто мудрее, а будем готовиться к дальней дороге, ведь, чтобы добраться до Кирмана, надо сорок дней и ночей идти через безводную пустыню и сухую степь. Что касается меня, бедного дервиша, у которого нет ни шатра, ни лошади, ни съестных припасов, то я намереваюсь идти пешком. Да и еды мне много не надо; ведь стоит мне поесть один раз, и десять дней я не чувствую ни голода, ни жажды. А ты, визирь, знаменитый врач, ты привык жить в роскоши и довольстве, тебе нужно время для сборов. Так что, как только ты соберешься и будешь готовым к дороге, дай мне знать, и мы отправимся в путь.

— Не возражаю, — сквозь зубы ответил визирь.

Недолгими были приготовления. Каждый взял все необходимое, и они отправились в дорогу.

Вот уже двадцать дней пробыли они в пути, но ни один из них ни видел, что ел другой. А однажды случилось так, что визирь выронил свои припасы да не заметил этого. Гордость не позволила ему сказать о несчастном случае Абу-али-сине, и он шел голодным. Силы стали покидать его. Абу-али-сина, заметив состояние попутчика и желая помочь ему, спросил у него о самочувствии. Но упрямым человеком был визирь. А гордость и упрямство — плохие помощники в пути, и ничего не сказал визирь о случившемся, а продолжал идти, все спорил о науках и мудрости. Вскоре визирь так похудел и настолько ослаб, что не мог уже идти дальше. Он упал. И сколько Абу-али-сина ни уговаривал упрямца хоть немного поесть, тот ни в какую не соглашался. Так и умер он, не признавшись, что умирает из-за голода и своего упрямства. Горько раскаивался Абу-али-сина, что двадцать дней потратил он на споры с этим человеком, двадцать дней он пытался образумить упрямого визиря, доказать ему, что только знания делают человека сильным. Но все оказалось напрасным. А ведь мог Абу-али-сина преодолеть сорокадневную дорогу всего за час. И вот, похоронив визиря, Абу-али-сина при помощи волшебной силы достиг Кирмана.

Оказавшись у стен города, подумал мудрец: «Негоже мне просто так прийти во дворец и сказать: «Я — Абу-али-сина». Лучше будет, если я сначала покажу свое искусство и умение. Пусть мои дела скажут обо мне». Так, раздумывая, сидел он, выбирая из памяти, словно из лукошка мудростей, то, что ему нужно. Вдруг взор его упал на каменные стены крепости, окружавшей город. Эти стены были такими высокими, что казались выше облаков, а минареты поднялись выше неба. Абу-али-сина, прочитав заклинание, дунул в сторону крепости. И крепость исчезла из глаз. Ровное место расстилалось там, где совсем недавно возвышалась крепость. Ни один человек не поверил бы, взглянув на равнину, что здесь стояли каменные строения и защитные укрепления.

Слух о бесследном исчезновении крепости быстро дошел до Махмуд-шаха. «Неужели правда?» — подумал он и отправился вместе со своими визирями и приближенными к городской стене. Но там, где была крепость, только ветры гуляли, поднимая дорожную пыль. Потрясенные стояли они, не веря глазам своим, и были беспомощны понять случившееся. «Что же произошло?» — недоумевал каждый из них.

Наконец, один визирь, знакомый с волшебными явлениями, поклонившись, сказал Махмуд-шаху:

— Мой падишах, то, что мы видим, — дело рук волшебника. Другого здесь быть не может. Вы вызывали Абу-али-сину. Наверное, это он прибыл к нам и дает о себе знать и хочет с вами встретиться. И наверняка мы с вами еще увидим много такого, чего не только ее видели наши глаза, но не слышали и уши. Еще больше удивился Махмуд-шах.

— Мы пригласили его с открытой душой, как гостя, почему же он проявляет недружелюбие?

Визирь ответил:

— О мой падишах! Это не враждебные действия. Он показывает свое искусство и умение. Если при встрече с ним вы попросите, он все поставит на свои места.

Обескураженный падишах, ничего не понимая, вернулся во дворец и дал приказ разыскать Абу-али-сину.

А Абу-али-сина в это время ходил по улицам города и знакомился с ним. И вот, когда он проходил мимо ворот одного богатого дома, он увидел в глубине двора человека. Роскошно одетый в шелка и атласы и лисьи меха, человек сидел, а перед ним стояли, полусогнувшись и приложив руки к груди в ожидании приказов, красивые юноши в золотых поясах. Были здесь и прекрасные, как феи, девушки-служанки. Немного понаблюдав, Абу-али-сина направился к этому человеку и, прикинувшись нищим, попросил ради аллаха подаяния. Невеждой и скрягой оказался богач. Он никогда не подавал милостыню сам и очень ругался, когда подавали другие. Жадность его была так беспредельна, что даже если на мед его садилась муха, он не отпускал ее, не облизав лапки. И здесь, увидев нищего, в сильную ярость пришел богач, поток бранных слов обрушил он на незнакомца, стал издеваться над ним и, презрительно окинув Абу-али-сину взглядом, приказал своим слугам: