Автор Неизвестен - Про Ивана Хвата, русского солдата

О, поразился увиденному солдат — да тут же элита ведь на любую масть!.

Принялся он вкруговую похаживать и потерянную Марью зорко высматривать, и наконец-таки её обнаружил. Видит он — она в червовую даму превратилася, и какой-то изящный валет её в танце кружит. И в ту же самую минуту музыка там переменилася вдруг. Заиграл торжественный какой-то марш, после чего господа и дамы перестроились быстро рядами и почтительно стали кланяться. Смотрит Ваня — что за ерунда? — появляются посреди площади двенадцать горбунов преотвратных с нарисованными на груди тузами. Шеи у сих тварей росли не из плеч, как у нас с вами, а из груди, и головы их казалися гигантскими какими-то огурцами. Макушки же головные были у них острыми и плешивыми, ухи словно лопухи, нос огромный загибался аж до колен, а глаза оказалися незрячими, с белыми бельмами. Одеты же они были все до одного в чёрные и просторные весьма балахоны.

Построились горбуны кольцом и потопали, согнувшись, противосолонь, песню притом затянув гнусавыми голосами:

«Вот же паразиты! — глядя на горбунов-зловитов, воин православный наш злится, — Да неужто такие христопродавцы власть земную ухватили?»

А горбуны мраковод уже свой прекратили и стали появившимися невесть откуда монетами ловко жонглировать. Тех монет становилось всё больше и больше, больше и больше и — странное дело! — ни одна монетина на землю не падала. Ну и хваткими были у зловитов этих пальцы! Особо проворные из них ещё и ногу дополнительно вверх задирали, и тою ногою жонглировать себе вовсю помогали. Смотрит Ваня и аж глаза от удивления вылупляет, ибо у энтих уродов заместо ног руки снизу торчали. Это, смекает Ваня, наверное, для дополнительной хваткости у них так. Вот же, думает он, и гады!.

Наконец, определили странные горбуны, кто из них наиболее хваток, и принялись с подобострастием ему поклоняться. А тот морду важно наквасил и стал тама гордо прохаживаться. А потом вдруг к королям и дамам он подскакивает да и давай их по согнутым спинам плёткою что было сил лупцевать. И бил он там всех кого попало, не разбирая даже их масти.

«Не иначе, как это тузяра козырная, — решает про себя Ваня, — Ишь разошёлся-то как, горбун проклятый!»

А после своего предводителя и прочие горбуны начали дам да королей бить безо всякой жалости, а те и не сопротивлялись истязанию сему нимало. Ну а после экзекуции такой показательной достали зловиты откуда-то дудки золотые и начали играть дурацкую какую-то мелодию. Господа же те побитые вмиг спины свои распрямили и опять стали скакать, как козлы.

«О! — опять Ивана изумление-то взяло, — Это, выходит, получается, что короли и дамы под дудку этих тузов мерзопакостных пляшут! Ну, погодите вы у меня — сейчас и вы у меня здесь попляшете!.»

Вытаскивает он из кармана дудочку карлика Мазара, да и давай мелодийку раздолбайскую на ней наяривать. О, чё тут было! И не передать. Как стали эти горбатые зловиты плясать разухабисто да затейливые разные коленца выкидывать азартно, что Иван едва смех-то удерживал, на эту дискотеку глядя. Те орут все благим матом, перепугалися страсть прямо как, а уняться никак не могут. Аж на сажень некоторые из сих уродов сигали-то в раже!

С полчаса где-то Иван над толпою этой подлой куражился, а потом и сам-то играть устал. Бросил он тогда дудеть, дудку эту выбросил к такой фене, а горбуны от великого перенапрягу с ног долой все попадали.

Ну, а Ваня времени даром не теряет: подскакивает он живо к обессиленной Марье и на ухо ей шепчет:

— Давай, отсюдова полетели, покуда эти злыдни-тузы не очухались. Полетели, ну! Кому говорю!

А та и не думает сопротивляться. Головою лишь покорно кивает. Разыскали они свои кочерги, на них уселись, и прочь полетели. Да в скором времени очутились на месте на их прежнем, в спаленке то бишь Марьиной.

А уж начало и светать.

— Ах, дура я, дура! — принялась царевна причитать да скулить, — Да не просто дура, а дура набитая1 Что же я наделала, несчастная, что я, глупая, натворила! Почему не дала тебе ночку со мною скоротать! Теперь я пропала. Утаскивает меня сила злая в неведомую даль. Прости меня, Иванушка! И прощай навсегда!

И видит Иван, что на месте девушки, видом милой, туманный контур её тела вдруг появился. Покачался контур теневидный, в воздухе призрачно вися, а потом полоскою он вытянулся, в трубу печную втянулся, да словно там и растаял.

«Ох, беда, беда! — принялся солдат сокрушаться, — Пропала Марья-краса! А виноват в этом я. Я! Не углядел я, дубовая голова — как надо было, не догадался!»

Снял он с башки шапку-невидимку и в сторону её откинул ко всем чертям. Да и стал служителей царских дожидаться.

Не проходит и получаса, как сам царь с охраною туда заявляется. Заходит он в спальню, повыпятив грудь, головою туда-сюда круть — а царевны-то и нету. Как говорится, тю-тю!

— Где Марья, а? — взорвался во гневе царь, — Ты куда, колдун наглый, её подевал? А ну-ка, царю отвечать!

А Ивану и сказать нечего. Голову он понурил и руками разводит печально. Не ведаю, отвечает, царь-батюшка, где Марья — невесть куда ваша дочка пропала.

— Взя-а-а-а-ть!!! — не своим голосом император заорал, — В кандалы этого негодяя! В каземат! В подвал пытальный! Шкуру с него снять, а дознаться, куда он царевну девал!

Налетели гвардейцы тут бравые и в один миг скрутили Ивана. Да и поволокли его, колотя нещадно, к такой-сякой бабушке. «Вот тебе и царская милость! — сокрушается про себя воин недобитый, — Вот тебе и министр! У энтих царей шажок лишь от любви до гнева. Нет бы, выспросить меня, чего да как, а он — сразу в каземат, в пытальню. Эх, царь, царь — неладно ты здесь, выходит, правишь!»

Приволакивают его в скором времени в крепость холодную и заковывают в цепи руки его и ноги. А потом волокут в мрачный и затхлый подвал, где пред очи какого-то чинодрала бросают на пол без всякой жалости. Тут заместо солдат появляются два палача, харями неприятных. Один из них толстый был и жирный, а у другого морда была прямо лошадиная, а глаза косые. А этот вельможа, за столом посиживая, велит писцу перья вострить да надменным голосом Ивану и говорит:

— А ну, отвечай, вор и тать, кто научил тебя колдовать? Когда ты продал душу свою дьяволу? А?!!

Позвенел Иван тяжёлыми кандалами, сплюнул на пол слюною кровавой да таково пытальщику и отвечает: