Автор Неизвестен - Про Ивана Хвата, русского солдата

Напустил император на личность свою суровость, а потом к вешалке он подошёл и стал в кармане копаться.

— Ба-а! — воскликнул он, перстень оттуда вытаскивая. — А и впрямь он был в кармане. Как же я раньше его не отыскал! Я ж вроде всё-то осматривал…

Выпрямился император с достоинством, на Ивана поглядел орлом, да и заявляет торжественным тоном:

— Слушай, Иван Хват, русский солдат — награждаю я тебя от своего имени почётной медалью и ста рублями!

Порылся он в ящике стола, серебряную медаль оттуда достал и Ване на грудь её повесил. А вдобавок ещё и кошелёк передал с деньгами.

И ему приказывает:

— Ну а сейчас отправляйся к сыну моему Алексу и за лечение его принимайся. Он обо всём знает…

Прихватил Иван барабан — и к сыночку царскому стопы направил. А тот дрыхнет без задних ног, поскольку не привык рано вставать-то. Как ударил Ваня палками по барабану, так царевич враз глаза-то продрал и с постели подскочил моментально. Думал, наверное, что война…

— А ну-ка, подъём, рядовой такой-сякой Хваткин! — преяро Ванька гаркнул. — Живо портки надевай да на улицу бегом марш!

Испугался царевич младой, принялся впопыхах одеваться. А ноги в штанины у него не попадают, портянки как надо не наматываются, ибо не привык ведь он к такой спешке. Пришлося ему разов семь подъём-то повторить, покуда научился он одеваться не мешкая. А Ванька уже тычками его из «казармы» выгоняет и вкруг плаца бегать заставляет минут двадцать, а сам в то время окрест прохаживается и трубочкой забавляется.

Несмотря на холодную пору, ажно «рядовой Хваткин» там взмок. Наконец, получает он от командира приказание остановиться, малость продышивается, а этот изверг покоя ему и не думает давать, и из ведра вспотелого бегуна умывает. Потом сызнова бегом в «казарму», произведение тама полного мундирования и опять возврат на плац. Суёт Ваня Алексу в руки метлу основательную и приказывает подмести всю площадь немалую тщательней тщательного. Да ещё и подгоняет его постоянно. Чуть тот останавливается мал-мало передохнуть да пот с лица смахнуть, а Ванёк уж тут как тут. А ну не стоять, кричит, Хваткин, растакую твою бабушку — я те устрою-де счас раскардаш!

Подмёл-таки царевич плац треклятый, а начальничек его хвать, да заставляет на кухню дрова таскать. Потом с бочкой стовёдерной поехали они за водой. Вернее, это Иван ехал с ветерком, а Хваткин сзади трусил трусцой. Все сто вёдер он бегом из Невы натаскал и налил бочку ту полнёхоньку. Назад возвертаются, а Ванька солдатика заставляет плац поливать, да после того наконец перекур объявляет.

Приходит тут время завтракать. Наваливает дворцовый повар Хваткину чашку каши, а тот — смотри ты! — уплетает её за обе щеки, да так, что аж хруст слышится явственно. Откушал царевич, попил чаю. Ваня объявляет ему привал на полчасика, да не просто так рассиживаться дозволяет, а, порвавши какую-то тряпку, заставляет её зашивать тщательно.

Затем до самого обеда бедный Хваткин на плацу маршировал, учился со штыком управляться и бессчётное количество раз преодолевал полосу препятствий. Преодолел бы он её и более, да пришло время обеденному застолью.

На то, как наследник престола ест, а вернее жрёт, сам царь-государь на кухню прийти соизволил и весьма оттого он остался доволен. О, удивлённо он сказал, лечение получилось знатное! И спрашивает Ивана: а может, лечить уже достаточно? Никак нет, твоё велико, отвечает самодержцу Иван — мы ж ведь до вечера лечение производить сговаривались, а иначе-де нельзя…

Позволил солдафон наш жестокий подопечному немного пассивного отдыха, а потом нагружает он ранец его песком, даёт в руки царевичу ружьё тяжёлое, да и приказывает совершить ему марш-бросок по местности пересечённой. А сам с охраной кавалергардной на лошадях, значит, сзади скачут. Да ещё наказывает пехотинцу измочаленному песни походные вовсю горланить, дабы веселее было им передвигаться.

Идёт царевич Хваткин, ножки у него аж заплетаются, и поёт он песню солдатскую высоким голосом:

Когда они, наконец, возверталися, и кушать ужин настала уже пора, так у несчастного нашенского солдатика из-за неуёмного трясу рука с ложкой ко рту не поднималася. Да потом-то всё пошло на лад, и будущий самодержец столько кашки умял, сколько и за месяц поди не едал-то.

А Ваня его напоследок поучает:

— Слушай мой наказ, рядовой Хваткин, покуда я ещё твой командир. Как получишь из рук папани твоего державу и скипетр, то обязан ты будешь хрестьянское наше сословие на волю освободить. От папаши твоего в этом деле проку, как от козла молока. Ну что, даёшь ты мне такое обещание, а?

Тот дал, и Иван объявил ему благодарность за стойкое перенесение всех тягот. А сам к царю отправился делать доклад. Император как раз ужинал со всем своим семействием в столовой зале. Пригласил он и Ивана к себе за стол, чести такой его сподобил. Иван, вестимо, соглашается и царицу с детьми с любопытством оглядывает. Царица-то была дама чопорная, надменная, а зато как на царевну Марью Ваня поглядел, так враз и обалдел. Не, не дюже она собою была и красавица — Иван по белу свету немало хаживал и видывал дамочек да баб всяких, — но вот приглянулася она ему просто атас! Девка царевна была ещё молодая, цвет волос у неё был золотистый такой, солнечный, а на щёчках и вздёрнутом носике веснушек было море. Потупила она скромно взор и в разговоре практически не участвовала, а зато Ваня нет-нет на неё и поглядывал с удовольствием явным.

Ивана пред своими близкими царь всяко нахваливал и расписывал цветисто удаль его и прозорливость. Побалакали они о том да о сём, и тут царь солдату говорит:

— Ты, Иван Хват, я гляжу, рассудительный малый, и многим моим министрам по уму фору запросто дашь. А вот скажи-ка, братец, как ты полагаешь — нужна ли в государстве крепкая рука?

Усмехнулся Иван, усы подкрутил и таково величеству завинтил:

— Да тут, твоё вели́ко, не в руке одной дело-то. А и в голове тоже…

— Причём тут голова? — царь недоумевает, — О правлении так ведь образно говорят, что-де в крепких оно руках находится или в слабых. Я в таком понятии это полагаю.

— Тогда я тоже образно попытаюсь растолковать, — Ваня величеству объясняет, — Вот ехал я сюда на тройке вороных, во весь дух скакал, потому что знал куда еду — в Санкт-Петроград. А ежели бы я не знал своей цели, а ехал бы куда глаза глядят, то приехал бы я сюда, а?

— Ну, это вряд ли. Заехал бы чёрт те куда.

— Правильно, царь-батюшка. И крепкая рука, вожжи держащая умело, не помогла бы мне совсем. Разве не так?

— Так.

— Ну, а если бы я дорогу знал бы, да был бы, к примеру, больной или пьяный, то куда бы я тогда добрался?