Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч (1953, илл. Валька)

– А что там должно быть, внутри? Объясни, и я тотчас же сделаю всё, что необходимо.

– Этого так просто не объяснишь, – важно ответил Волька. – Для этого нужно сначала пройти всё электричество.

– Так научи же меня тому, что ты называешь электричеством!

– Для этого… – вдохновился Волька, – для этого нужно ещё раньше прейти всю арифметику, всю алгебру, всю геометрию, всю тригонометрию, всё черчение и ещё много разных других наук.

– Тогда обучи меня и этим наукам.

– Я… я… я сам ещё не всё это знаю, – признался Волька.

– Тогда обучи меня тому, что ты уже знаешь.

– Для этого потребуется много времени.

– Всё равно я согласен, – решительно ответил Хоттабыч. – Так отвечай же, не томи меня: будешь ли обучать меня наукам, которые дают каждому человеку такую чудесную силу?

– Только чтоб аккуратно готовить уроки! – строго отвечал Волька.

Хоттабыч низко поклонился, приложив руку к сердцу и лбу.

Волька тут же разыскал среди своих книжек старый, замусоленный букварь, по которому давным-давно обучался грамоте, и, наспех позавтракав, повёл Хоттабыча на берег реки, подальше от нескромных взоров.

Хоттабыч оказался на редкость старательным и способным учеником. Он схватывал всё буквально на лету, и уже через какой-нибудь час с наслаждением читал несколько нараспев: «Мы – не pa-бы», «Рабы – не мы», «Мо-я ма-ма лю-бит ме-ня», «Вот я вы-ра-сту боль-шой, по-сту-плю я в шко-лу», «Я мо-ю у-ши мы-лом», «Де-душ-ка, го-луб-чик, сде-лай мне сви-сток».

– Знаешь, Хоттабыч, у тебя неслыханные способности! – без конца поражался Волька, и каждый раз лицо старика заливал густой румянец смущения. – Ну, а теперь, – сказал Волька, когда Хоттабыч совсем бегло прочёл весь букварь, от начала до самого конца, – теперь тебе нужно научиться писать. Только вот жалко – почерк у меня неважный. Сейчас я сбегаю, куплю тетрадей для арифметики и в косую линейку. А пока что попробуй-ка самостоятельно почитать газету.

Он сунул в руки Хоттабычу свежий номер «Пионерской правды» и поехал в школу.

Огромное здание было непривычно пустынно. Только в кабинете директора Павел Васильевич с заведующим учебной частью и учителем географии обсуждали заключительную часть отчётного годового доклада, который они составляли для отправки в районный отдел народного образования, да в третьем этаже гулко раздавались весёлые голоса маляров и штукатуров: начинался летний ремонт.

– А-а-а, хрустальный купол небес! – шутливо приветствовал Вольку директор. – Выздоровел?

– Выздоровел, Павел Васильевич. Я совсем здоров.

– Ну вот и отлично! Подготовился?

– Подготовился, Павел Васильевич.

– Ну что ж, давай, в таком случае, потолкуем.

Они толковали по всему курсу географии за шестой класс. Если бы Волька догадался засечь время, он убедился бы с удивлением, что беседа продолжалась почти двадцать минут. Но он не имел времени смотреть на часы. Ему казалось, что директор недостаточно подробно его спрашивает, ему хотелось на каждый вопрос отвечать пять, десять минут. Он испытывал томительное и в то же время блаженное чувство ученика, который знает предмет назубок и больше всего боится, как бы это не осталось не замеченным теми, кто его экзаменует. По лицу Павла Васильевича он давно уже видел, что тот доволен его ответами, и всё же, когда Павел Васильевич наконец сказал: «Молодец! Теперь видно, что тебя не зря учили», Волька почувствовал, как по его телу пробежал приятный холодок, а его веснушчатая физиономия, помимо его желания, расплылась в такую широкую улыбку, что и директор, и завуч, и учитель географии тоже заулыбались.

– Да, – сказал завуч, – сразу видно, что Костыльков серьёзно поработал, по-пионерски.

О, если бы директор и завуч знали, в каких неслыханно трудных условиях пришлось Вольке готовиться к этой беседе! Как он хитрил, прятался, бегал от Хоттабыча, чтобы иметь возможность спокойно засесть за учебник географии, какие необыкновенно трудные преграды, сам того не ведая, ставил ему Хоттабыч всё это время! Насколько возросло бы тогда их уважение к успехам, достигнутым Костыльковым!

Волька хотел было похвастать перед директором и завучем своими педагогическими успехами, но вовремя удержался.

– Ну, Костыльков, – торжественно промолвил Павел Васильевич, – поздравляю тебя с переходом в седьмой класс! Отдыхай до сентября. Набирайся сил! Будь здоров!

– Спасибо, Павел Васильевич, – ответил Волька солидно, как и надлежит отвечать ученику седьмого класса. – До свиданья, Степан Тихонович! До свиданья, Сергей Семёнович!..

К тому времени, когда он вернулся на речку, Хоттабыч, удобно устроившись в тени могучего дуба, бойко читал Жене «Пионерскую правду».

– Сдал! На «пять»! – топотом сообщил Волька своему приятелю и прилёг возле Хоттабыча, испытывая одновременно по крайней мере три удовольствия: первое – от того, что он лежал в холодке, второе – от того, что он отлично сдал испытания, и третье, не менее важное, а пожалуй, и самое главное удовольствие, – гордость учителя, наслаждающегося успехами своего ученика.

Между тем старик, читавший всё подряд, перешёл к отделу «Спортивные новости». Первая же заметка заставила приятелей грустно и завистливо вздохнуть.

– «В средних числах июля, – читал Хоттабыч, – из Архангельска отправляется в Арктику зафрахтованный Центральным экскурсионным бюро ледокольный пароход „Ладога“, на котором проведут свой отпуск шестьдесят восемь лучших стахановцев Москвы и Ленинграда. Рейс обещает быть очень интересным».

– Вот это да! – мечтательно произнёс Волька. – Вот это поездочка! Всё отдай – не жалко!

– Только прикажите, о превосходнейшие мои друзья, и вы поедете, куда только захотите! – пылко сказал Хоттабыч, горевший желанием отблагодарить чем-нибудь своих юных учителей.

Но Волька вместо ответа только снова вздохнул. А Женя печально пояснил старику:

– Нет, Хоттабыч, нам на «Ладогу» не попасть: на неё, брат, только знатные люди могут рассчитывать попасть.

– Ах, только знатные люди? – протянул старик и еле заметно усмехнулся.

В тот же день в канцелярию Центрального экскурсионного бюро явился старичок в белом костюме, шляпе канотье и причудливо расшитых золотом и серебром розовых туфлях с загнутыми кверху носками. Он вежливо справился, имеет ли он счастье находиться в покоях высокого учреждения, дарующего людям благоуханную радость путешествий. Получив от удивлённой таким витиеватым вопросом секретарши утвердительный ответ, старичок так же изысканно осведомился, где сидит тот достойный всяческого уважения муж, от которого зависит поездка на ледокольном пароходе «Ладога».