Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

— Нет, — повторила Брильянта, — я не хочу видеть вас чаще других, хотя уже начинаю ценить вас больше остальных; но расскажите мне, о мудрый пастух, кто мог бы приютить меня, ведь, поскольку я здесь никого не знаю и столь юна, что не могу жить одна, я была бы рада вверить себя чьей-нибудь заботе.

Идеал был счастлив, что она обратилась к нему за советом. Он отвел ее в маленький домик, такой чистенький, что и в самой его простоте была особая прелесть. Там жила маленькая старушка, которая редко отлучалась, потому что почти не могла ходить.

— Милая матушка, — сказал ей Идеал, показывая на Брильянту, — взгляните же на несравненную девушку, одно присутствие которой омолодит вас.

Старушка поцеловала ее и приветливо сказала, что будет очень рада; ей, конечно, неловко, что домик так скромен, но, по крайней мере, она постарается согреть ее теплом своего сердца.

— Я и не думала, — молвила Брильянта, — что встречу такой любезный прием; поистине, милая матушка, я буду счастлива поселиться с вами. Не откажитесь, — добавила она, обращаясь к пастушку, — назвать мне свое имя, чтобы я знала, кому обязана.

— Меня называют Идеалом, — ответил принц, — но отныне я не желаю никакого иного имени, кроме звания вашего раба.

— А я, — прибавила старушка, — желала бы узнать, как зовут пастушку, которую я приютила у себя.

Принцесса ответила, что ее зовут Брильянтой. И бабушка, казалось, была очарована столь прелестным именем, а Идеал наговорил ей тысячу комплиментов.

Старая пастушка, понимая, что Брильянта проголодалась, подала ей в чистенькой крынке парного молока с ситным хлебом, свежими яйцами, свежевзбитым маслом и сливочным сыром. Идеал сбегал в свою хижину и принес клубники, орехов, вишни и других плодов, украсив все это цветами; а чтобы подольше оставаться подле Брильянты, он попросил позволения поесть вместе с ней. Ах! И захоти она даже отказать ему в этом — и то не смогла бы, таким блаженством казалось ей его общество, хоть она и старалась держаться с прохладцей.

После их расставания она еще долго думала о нем, а он — о ней. Они виделись каждый день: Идеал привык пасти свое стадо в тех же местах, куда она приводила свое, пел ей песенки, полные любовного пыла, играя на флейте и на мюзете [84]; Брильянта же танцевала, а потом благодарила его столь изящно и скромно, что его восхищению не было предела. И каждый из них размышлял о череде удивительных приключений, выпавших им на долю, и обоих понемногу охватывало волнение. Идеал упорно искал с ней встреч.

Она же старательно его избегала и без устали корила себя. «Как! Неужто я осмелилась полюбить, — восклицала она, — и полюбить простого пастуха! Что же за судьба у меня? Я предпочла добродетель красоте: казалось, небо сделало меня прекрасной, чтобы вознаградить — но как же я несчастна! Не будь у меня этой бесполезной красоты, пастух, коего я бегу, не стремился бы понравиться мне, и я не краснела бы, боясь тех чувств, что к нему питаю». Так она плакала, предаваясь горестным мыслям, и еще больше страдала оттого, что принимала возлюбленного за простого козопаса. Он был столь же печален и удручен: ему хотелось рассказать Брильянте о своем благородном происхождении, полагая, что в ней, быть может, пробудится тщеславие, а следом — и большая к нему благосклонность, но затем он убеждал себя, что она ему не поверит и попросит доказательств, а ему взять их будет неоткуда. «Как жесток мой жребий! — горевал он. — Я хоть и был безобразен, а все же наследовал отцу. Огромное королевство сглаживает многие недостатки. Теперь же, назови я себя принцем перед ней или моими подданными, — все напрасно: никто меня не узнает; только и принесла мне добра фея Благосклона, что, забрав мое имя и уродство, сделала пастухом, заставив страдать из-за прелестей безжалостной пастушки, которая едва меня терпит. О злая судьба, — говорил он, вздыхая, — сжалься надо мной или верни мне мое уродство и былое равнодушие!»

Вот каким горестным сожалениям предавался в одиночестве каждый из влюбленных. Но поскольку Брильянта по-прежнему упорно избегала Идеала, однажды он решил поговорить с ней, и, чтобы изобрести предлог, не рискуя ее ничем оскорбить, взял маленького ягненка, украсив его лентами и цветами; надел на него ожерелье из раскрашенной соломы, сделанное так искусно, что это был поистине шедевр; сам облачился в наряд из розовой тафты, отделанный английским кружевом, взяв в руки посох с повязанными лентами, а на пояс повесив сумку, — в таком виде он был прекраснее, чем все Селадоны мира [85]. Он нашел Брильянту сидящей на берегу ручья, который неторопливо струился в густых зарослях; ее барашки бродили вокруг. Пастушка была погружена в такую глубокую грусть, что толком и не следила за ними. Идеал робко приблизился к ней.

— Что я вам сделал плохого, прекрасная пастушка, — сказал он, — чем вызвал к себе такое отвращение? Вы не позволяете своему взору даже коснуться меня, вы меня избегаете. Неужели моя страсть так оскорбительна для вас? Или вы рассчитываете встретить более чистое и верное чувство? Разве мои слова и поступки не были всегда исполнены почтения и рвения вам услужить? Но вы, вероятно, любите кого-то другого, не мне предназначено ваше сердце.

Она тут же ответила ему:

Сказав так, принцесса ушла. Отчаявшись, влюбленный принц хотел было последовать за нею, но страдания его так усилились, что он упал без чувств под деревом. Ах! Суровая и неприступная добродетель, для чего страшитесь вы того, кому с ранних лет были так дороги? Он не в силах отречься от вас, и его страсть абсолютно невинна. Но принцесса остерегалась и себя не меньше, чем его; она не могла не воздать должное этому очаровательному пастуху, однако хорошо знала: надлежит избегать того, что чересчур любезно нашему сердцу.