Екатерина Соболь - Короли будущего

Мастера были умными. Внимательными. Они знали, что дверь, которую нужно открыть, не обязательно должна быть настоящая. Особенно если она в волшебном дворце, выстроенном лучшими мастерами, дворце, полном загадок.

Это может быть просто нарисованная дверь.

Генри встал прямо напротив рисунка. Краски на нем в полутьме словно поблекли, превратились в разные оттенки серого, но даже сейчас он видел то, что отличало этот рисунок от двух остальных и от настоящего замка.

Башня. Высокая, просторная – ее нарисовали во всех деталях, но ни в настоящем дворце, ни на двух других рисунках ее не было. Алфорд был волшебником, и он вполне мог спрятать корону в башне, а саму башню сделать невидимой. Это ведь так просто во дворце, где путь до любой точки все время меняется. Если в этой башне никто не жил, придворные могли не заметить, что она исчезла. Снаружи тоже никто не обратил внимания – дворец имеет десятки башен разного вида. Одной больше, одной меньше.

На двух других рисунках башню стерли, но здесь, прямо под надписью, она осталась. Генри провел рукой по высоченной башне и нажал пальцем на маленькую дверь в ее стене.

Секунду он думал, что ошибся, а потом дверь, скрипнув, приоткрылась и начала расти, будто приближалась к нему издалека. Сердце у Генри стукнуло так сильно, что дыхание перехватило. Дверь в стене доросла до нормального размера, закрыв собой рисунок с дворцом, и замерла, по-прежнему приоткрытая. Генри не сомневался: стоит зайти, и он попадет в ту самую пропавшую башню, а там его будет ждать корона.

Он шагнул вперед. И тут чья-то рука в кожаной перчатке сгребла в горсть волосы у него на затылке, а вторая приставила к его горлу нож. Генри издал невнятный звук: он решил, что за его спиной вырос дух раздора, так же как у остальных. Но тело, касавшееся его сзади, было вполне человеческим, нож – острым, а рука – холодной.

– Открывай, – пробормотал глухой голос, едва различимый, будто кто-то говорил сквозь толстый шарф.

И Генри вспомнил: вот так же украли у работника почты письмо Олдуса Прайда. Он повернул было голову, но рука сильнее сжала волосы, а лезвие прижалось к коже, надрывая ее. Приказ повторять не стали, но Генри чувствовал силу этого человека, его крепкую, умелую хватку. Было и еще кое-что, заставившее его подчиниться. Он не слышал шагов. Весь пол в зале был усыпан стеклом – никто не смог бы подобраться незаметно. Человек будто появился из ниоткуда, и у Генри всплыл в памяти рассказ Агаты: «Тот, кто разбил люстру, просто взял и растворился в воздухе».

Так же, как делал Тис. Так же, как умеют делать все волшебники.

Нож прижался к горлу сильнее, и Генри, стараясь дышать ровно и не паниковать, потянулся к двери и толкнул ее. Она приоткрылась шире, изнутри запахло пылью и каменным крошевом.

Генри ожидал увидеть перед собой зал или, на худой конец, коридор, который выведет его к короне, а перед ним оказалась стена. От двери ее отделяло всего несколько шагов, и в этом пустом пространстве не было ничего, кроме вековых слоев пыли. Но как только дверь открылась полностью, стена начала меняться: на ней появилась, будто просачиваясь сквозь камень, сияющая надпись: «Войдите без страха». Генри некстати подумал, что уже видел этот почерк с завитушками, именно так было написано стихотворение в книге Тиса. И тут все мысли вылетели у него из головы, потому что под надписью проступил сияющий контур ладони, и Генри понял, что надо делать.

Он шагнул за дверь и мелкими шагами пошел к стене, вдыхая спертый, застоявшийся воздух и стараясь хоть немного отвести шею от ножа. Человек – или, скорее, волшебник – шел следом, ни на секунду не ослабляя хватку. Генри все рассчитал: он приложит руку к стене, та, конечно, сдвинется, это хоть немного отвлечет его врага, и тогда Генри найдет способ вырваться, бросится внутрь и схватит корону. А дальше – разберется.

Генри приложил руку к стене поверх сияющего контура ладони, и тот погас. Надпись тоже поблекла. Генри ждал каменного скрипа сдвигающейся стены, но ничего не произошло, и он растерянно замер. Может быть, дело в том, что его рука была в перчатке? Но нет, стена почувствовала его прикосновение, раз надпись и контур погасли.

И тут ему в голову пришло другое решение, очень простое. Когда принц рассказывал о короне, он сказал, что взять ее сможет только достойнейший, человек с сердцем государя, первый в роду королей будущего. А что, если он просто не достоин открыть этот проход? Что, если стена подчинится только настоящему герою, а он…

Генри выдохнул и почувствовал, что нож перестал давить на горло. Он обернулся. У него за спиной никого не было; тот, кто хотел с его помощью взять корону, понял, что он бесполезен. Генри снова приложил руку к стене, надавил на нее, пытаясь сдвинуть с места, но куда там. Надпись продолжала бледнеть, выцветать, пока не стала едва заметной, и Генри бессильно прислонился к стене.

Еще тогда, в Пропастях, он понял, что он – не такой герой, какой всем нужен. То, что Барс выбрал его для похода за Сердцем, еще ничего не значит. Ему даже в голову ни разу не пришло, что он может оказаться не достоин найти корону. И сейчас он наконец понял, что хотел сказать ему Барс в Цитадели:

«Добрую половину избранных губила уверенность в том, что они теперь выше других. Как только человек решает, что раз и навсегда прав, он проигрывает».

Никто не выбирал его искать корону. Он сам так решил – из гордости, из-за того, что был уверен: теперь он может все.

Стены замка вздрогнули, и Генри сжался. Король, одержимый духами вражды, пожелал дворцу провалиться сквозь землю, а значит, это наверняка случится. Только сначала все жители дворца уничтожат друг друга, как в сказке, и он ничего не сможет с этим сделать. Генри встал и на негнущихся ногах подошел к окну. Площадь отсюда было не видно, только сад и крепостную стену – и за этой стеной занималось пламя. Наверное, люди начали жечь дома, им для этого теперь не нужны Освальд и огненные твари. Духи вражды вошли в полную силу, и люди по всему городу наверняка вцепились друг в друга – так же, как здесь. Генри опустился на колени и уперся головой в пол. У него было такое чувство, будто ему сломали позвоночник. Если духи сказали, что его сегодня убьют, пусть приходят и убивают. Все потеряно. Он проиграл.

Генри не знал, сколько простоял так, беспомощно уткнувшись в пол, а очнулся от того, что в комнате изменился свет. Он резко выпрямился, упираясь ладонью в пол, и зашипел: что-то острое впилось ему в руку. Генри с трудом поднялся и вытащил крупный осколок стекла, который распорол ему перчатку. Эта яркая, пронзительная боль кое-как вернула ему способность соображать, и он, зажимая порез другой рукой, огляделся.