Людвиг Тик - Кот в сапогах

Лейтнер . Да хлопайте же!

Все хлопают.

Поэт . Я всего лишь попытался развлечь вас шуткой — если она мне удалась, — развеселить настоящим фарсом, ибо новейшие пьесы дают нам мало поводов для смеха.

Мюллер . Да уж что верно, то верно!

Лейтнер . А парень-то дело говорит!

Шлоссер . Браво! Браво!

Все хлопают.

Поэт. Итак, почтеннейшие, теперь решайте, так ли уж достойна моя пьеса совершенного презрения, — засим я с трепетом удаляюсь, а пьеса начинается (Отвешивает почтительный поклон и скрывается за кулисами.)

Все . Браво! Браво!

Голос с галерки . Бис!

Все хохочут. Музыка вступает снова, и занавес поднимается.

Маленькая комнатка в крестьянской избе.

Лоренц, Бартель, Готлиб . Кот Гинц лежит на скамейке у печки.

Лоренц . Я полагаю, что пора нам разделить скромное имущество, оставшееся после кончины отца. Вы знаете, что незабвенный родитель, царство ему небесное, оставил всего три мало-мальски стоящие движимости — лошадь, быка и вон того кота. Я, как старший, заберу себе лошадь; Бартель, средний из нас, получит быка, ну а младшему братцу, само собой, отходит кот.

Лейтнер (в партере). О господи! Ну виданное ли дело — такая экспозиция! Подумать только, до чего докатилось драматическое искусство!

Мюллер . Но я все очень хорошо понял.

Лейтнер . Да в том-то как раз и просчет! Нужно все подавать зрителю намеком, исподволь, а не бухать прямо в лоб.

Мюллер . Но зато уж теперь сразу понятно, что к чему.

Лейтнер . А вот так сразу-то и не должно быть понятно; надо, чтобы ты вникал постепенно, — это и есть самый смак.

Бартель . Надеюсь, братец Готлиб, ты на нас не в обиде; к сожалению, ты самый младший, и какие-то привилегии за нами ты должен признать.

Готлиб . Да уж, верно, так.

Шлоссер . А почему же в раздел имущества не вмешается суд? Какие несообразности!

Лоренц . Ну так мы пошли, дорогой Готлиб, будь здоров, не скучай.

Готлиб . Адье.

Братья уходят. Готлиб остается один. Монолог.

Они ушли — и я один. У каждого из нас есть свой домишко. Лоренц будет на своей лошади пахать землю, Бартель зарежет своего быка, посолит и на первых порах перебьется. А что мне, бедному и несчастному, делать со своим котом? Разве что связать из его шерсти муфту на зиму — но, кажется, он сейчас как раз облезает. Вон он — спит себе и в ус не дует. О, бедный Гинц! Придется нам скоро расстаться. А жаль. Я его взрастил, я знаю его, как себя самого. Но он поймет — у меня в самом деле нет выхода, придется его продать. А теперь он проснулся и смотрит на меня так, будто все понимает. Кажется, я вот-вот разревусь. (Ходит в задумчивости взад и вперед по комнате.)

Мюллер . Ну что, видите? Это будет трогательная семейная драма. Крестьянин сидит без гроша, от крайней нужды он продаст свою верную животину какой-нибудь чувствительной барышне и тем проложит дорогу к своему будущему счастью. Это, видать, подражание «Попугаю» господина Коцебу — из птицы сделали кота, а уж дальше пьеса сама слепится.

Фишер . Ну что же — раз так, и то хорошо.

Гинц (встает, потягивается, выгибает спину горбом, зевает; потом вдруг начинает говорить) . Дорогой мой Готлиб, на тебя просто жалко смотреть.

Готлиб (в изумлении). Как, кот, ты говоришь?!

Критики (в партере). Кот говорит?! Это что за новость?

Фишер . Да, тут уж вся сценическая иллюзия насмарку.

Мюллер . Я лучше зарекусь больше ходить на пьесы, чем терпеть такое шарлатанство.

Гинц . А почему бы мне и не говорить, Готлиб?

Готлиб . Вот уж не думал! В жизни не слыхал, чтобы кошки разговаривали.

Гинц . Ты, как и все люди, просто полагаешь, что, раз мы не встреваем вечно в разговор, мы все равно что собаки.

Готлиб . Я-то думал, вы только и знаете, что мышей ловить.

Гинц . Если бы общение с людьми не внушило нам отвращения к языку, мы бы еще как говорили.

Готлиб . Да уж что верно, то верно! Но зачем вы так ловко это скрываете?

Гинц . Чтобы не брать на себя лишней ответственности. Если бы нам, так называемым зверям, вдалбливали еще и язык, никакой бы радости от жизни не оставалось. Возьми собаку — чего только ей не приходится делать и учить! А лошадь! Это глупые звери, потому что они не умеют скрывать свой ум. Жертвы тщеславия. А мы, кошки, все еще самое свободное племя — потому что при всей нашей понятливости мы прикидываемся такими непонятливыми, что человек даже и не пытается нас воспитывать.

Готлиб . А почему ты мне это все выкладываешь?

Гинц . Потому что ты добрый, благородный человек, один из тех немногих людей, кому не доставляет удовольствия видеть пресмыкательство и рабство. Вот потому я и раскрыл перед тобой душу.

Готлиб (протягивая ему руку) . О верный друг!

Гинц . Люди по наивности считают в нас единственно привлекательным то инстинктивное мурлыканье, которое происходит от известного ублажения чувств; и вот они без конца гладят нас, причем весьма неумело, а мы морочим им голову своим урчанием, только чтобы не нарваться на колотушки. Но сумей они найти к нам должный подход, они, поверь мне, смогли бы приучить нашу покладистую натуру к чему угодно; вот, например, Михель, соседский кот, иной раз снисходит до того, что на потеху королю прыгает сквозь обруч от пивной бочки.

Готлиб . И то правда.

Гинц . Я тебя, Готлиб, очень люблю. Ты никогда не гладил меня против шерсти, не тормошил меня без дела, когда мне хотелось спать, не позволял своим братьям утаскивать меня в темный чулан, чтобы наблюдать там так называемые электрические разряды. За все это я хочу тебя отблагодарить.

Готлиб . Благородный Гинц! О, как не правы люди, хулящие вас, сомневающиеся в вашей верности и преданности! Пелена спала с моих глаз! Сколь возросло мое знание человеческой натуры!

Фишер . Ну что, друзья? Прощай надежда на семейную драму!

Лейтнер . Да, это уж черт знает что такое.

Шлоссер . Я просто как во сне.

Гинц . Ты хороший парень, Готлиб, но, не в обиду тебе будь сказано, ограничен ты, простоват, — в общем, если уж честно говорить — не сосуд духа.

Готлиб . Да уж какой там сосуд!

Гинц . Вот ты, к примеру, не знаешь, что тебе сейчас делать.

Готлиб . Ох не знаю, не знаю.

Гинц . Даже если бы ты сделал себе муфту из моего меха…

Готлиб . Уж не прогневайся, дружище, что пришла в мою глупую голову эта мысль.

Гинц . Да чего там, по-человечески это вполне понятно. Итак, ты не видишь выхода?

Готлиб . Никакого!

Гинц . Ты мог бы ходить со мной по деревням и показывать меня за деньги — но это все-таки очень непрочное положение.