Людвиг Тик - Кот в сапогах

Михель . Так тяжело им там служить?

Трактирщик . Служить-то не тяжело, да сбежать легко. И потому только, что это строго запрещено, парни наперебой рвутся дезертировать. Вот, извольте, — еще один препожаловал!

Вбегает солдат .

Солдат . Хозяин, кружку пива! Да поживей!

Трактирщик . Вы кто будете?

Солдат . Я дезертир!

Михель . Глядишь, еще и из чадолюбия, бедняжка. Вы уж приголубьте его, хозяин.

Трактирщик . Ну, были бы деньги, а пиво-то найдется. (Уходит в дом.)

Появляются два гусара на конях и спешиваются.

Первый гусар . Ну, слава богу, прибыли. Здорово, сосед!

Солдат . Тут уже граница!

Второй гусар. Да, благодарение небу. Уж как пришлось гнать из-за этого дурака! Эй, хозяин! Пива!

Трактирщик (появляясь с несколькими кружками пива в руках). Вот, господа хорошие, прекрасный освежающий напиток. А вы все трое здорово разгорячились.

Первый гусар (солдату). Ну, бездельник, за твое здоровье!

Солдат . Премного благодарен. Я могу пока попридержать ваших лошадок.

Второй гусар . Ну и ноги у этого парня! Хорошо еще, что граница так близко, иначе бы это уж совсем собачья служба была.

Первый гусар . Ну, нам пора домой! Будь здоров, дезертир! Счастливого пути!

Оба садятся на коней и уезжают.

Трактирщик . Вы здесь останетесь?

Солдат . Нет, я пойду дальше, мне ведь еще надо успеть завербоваться у соседского герцога.

Трактирщик . Заглядывайте, когда снова надумаете дезертировать.

Солдат . Само собой. Прощайте!

Пожимают друг другу руки. Солдат и другие гости уходят, трактирщик идет в дом.

Занавес

Фишер . Ну уж закрутили — дальше некуда. К чему вообще эта последняя сцена?

Лейтнер . Совершенно ни к чему. Лишь бы побольше чепухи нагородить. Кот уж совсем исчез из поля зрения, и весь спектакль разъехался.

Шлоссер . У меня голова кругом идет, будто спьяну.

Мюллер . А в каком, собственно, веке происходит действие? Ведь гусары — это явное новшество.

Шлоссер . Надо нам было не терпеть, а топать погромче. Сейчас уж вообще не разберешься, что к чему.

Фишер . И никакой любовной линии! Ничего для сердца, для фантазии.

Лейтнер . Если опять начнется балаган, я лично буду топать.

Визенер (соседу) . А мне пьеса нравится.

Сосед . Очень мило, в самом деле мило. Одаренный человек этот поэт. Хорошо подражает «Волшебной флейте».

Визенер . Мне особенно понравились гусары. Постановщики редко решаются выводить на сцену лошадей — а почему, собственно? У них иной раз больше соображения, чем у людей. По мне, уж лучше смотреть на хорошую лошадь, чем на некоторых современных героев.

Сосед . Да, вот как у Коцебу в «Маврах». В конце концов, лошадь тоже что-то вроде мавра.

Визенер . А вы не знаете, какого полка были гусары?

Сосед . Не успел разглядеть. Жаль, что они так быстро ушли. Я бы согласился, чтобы в пьесе были сплошь одни гусары. Люблю кавалерию.

Лейтнер (Беттихеру). А что вы обо всем этом скажете?

Беттихер . У меня перед глазами как живой стоит исполнитель роли кота. Какая эрудиция! Какое изящество! Какая тонкость наблюдения! Какой костюм!

Шлоссер . Что верно, то верно. Он выглядит совсем естественно, как большой жирный кот.

Беттихер . И обратите внимание на всю его маску — так я обозначил бы его костюм. Благодаря костюму его естественный вид так преобразился, что новое выражение ему гораздо больше к лицу. Как по этому случаю не помянуть добрым словом великих трагиков древности! Вы, вероятно, не знаете, что эти древние все без исключения роли играли в масках, как о том можно прочесть у Атенея, Поллукса и других авторов. Разобраться тут, как вы понимаете, нелегко, потому что для этого надо время от времени заглядывать в сами эти книжки. Но зато мы можем потом приводить из них примеры. Вот у Павсания есть одно очень темное место…

Фишер . Вы хотели быть столь любезны и рассказать о коте.

Беттихер . Ах, да… Но все предшествующие соображения я высказал лишь попутно и потому настоятельно прошу вас воспринимать их как маргиналии, заметки на полях… Так вот, возвращаясь к коту, — вы, конечно, заметили, что он не из породы этих черных котов? Нет, он почти совсем белый, лишь кое-где с черными пятнами, и это прекрасно отражает его добродушие, — в этом мехе как бы уже предначертан весь ход пьесы, все чувства, которые она призвана пробудить.

Лейтнер . Совершенно верно!

Фишер . Занавес поднимается!

Комната в крестьянской избе.

Готлиб и Гинц сидят за маленьким столом и обедают.

Готлиб . Наелся?

Гинц . Вполне. Очень вкусно.

Готлиб . Ну, теперь пора бы уж моей судьбе решиться, а то ведь я так и не знаю, что мне делать.

Гинц . Потерпи еще несколько деньков, счастье сразу не приходит. Где это видано, чтобы оно приваливало с бухты-барахты? Такое, приятель, бывает только в книжках, а в реальном мире все делается не спеша.

Фишер . Нет, вы только послушайте: кот имеет наглость рассуждать о реальном мире! Не убраться ли отсюда подобру-поздорову, пока мы совсем не свихнулись?

Лейтнер . Автор будто на это и рассчитывает.

Мюллер . Но я должен сказать, что свихнуться на почве искусства — это редкостное, ни с чем не сравнимое наслаждение!

Готлиб . И откуда у тебя, милый Гинц, такой богатый жизненный опыт, такая мудрость?

Гинц . А ты думаешь, зря я целыми днями лежу за печкой, зажмурив глаза? Я пополняю в тиши свое образование. Мощь рассудка растет исподволь, незаметно. От жизни отстаешь как раз тогда, когда поддаешься соблазну вытянуть шею и оглянуться на пройденный путь. Между прочим, будь добр, развяжи мне салфетку. Спасибо за обед.

Готлиб (развязывая ему салфетку). На здоровье. (Целуются.) Чем богат, тем и рад.

Гинц . Благодарю сердечно.

Готлиб . Сапоги на тебе очень мило сидят, и у тебя очаровательная лапка.

Гинц . Это все оттого, что наш брат всегда ходит на цыпочках, — как ты, вероятно, знаешь из естественной истории.

Готлиб . Я испытываю к тебе глубочайшее уважение… из-за этих сапог.

Гинц (надевая на спину ранец) . Ну, я пошел. Видишь, я себе еще мешок со шнурком приобрел.

Готлиб . А это зачем?

Гинц . Скоро все узнаешь. Я буду изображать из себя охотника. Где моя палка?

Готлиб . Вот она.

Гинц . Ну, пока. (Уходит.)

Готлиб . Охотника? Вот и поди пойми его. (Уходит.)

Открытая местность.

Гинц (с полкой, ранцем и мешком). Славная погодка! Такой чудесный день — надо прилечь на солнышке. (Расстилает мешок на земле и ложится рядом.) Ну, счастье, не подкачай! Конечно, как вспомнишь, что Фортуна, эта своенравная богиня, редко благоприятствует мудро задуманным планам, что она вечно стремится посрамить разум смертных, — так впору совсем упасть духом. Но — крепись, мое сердце; королевство все-таки стоит того, чтобы ради него поработать и попотеть! Только бы не оказалось поблизости собак. Терпеть не могу этих тварей. Презираю весь их род, потому что они смиренно влачат самое унизительное ярмо в услужении у человека. Только и знают что ластиться или кусаться. Никаких манер — а какое без манер обхождение? (Озирается кругом.) Улова что-то не предвидится. (Затягивает охотничью песню.) «Брожу я по полю с ружьем…»