Любивое Ршумович - Двенадцать слонов

Но чем больше становилась дырка, тем меньше оставалось сыра. Ничего не поделаешь, уж такая штука сыр — чем больше его ешь, тем меньше остаётся. И наконец дырка стала такой огромной, как чердак, а сыра не осталось ни крошки.

Не было больше сыра, а была КОШКА!

— Мяу! — сказала кошка и бросилась на мышонка.

А глупый жадный мышонок испугался и пустился наутёк. Шмыгнул он прямёхонько в старый ботинок. И по сей день там живёт. Старый ботинок не сыр — его так быстро не съешь!

Как стало известно, М и лан Мил и чевич из Мил и чева села сконструировал качели для троих. Пока двое качаются — третий смотрит на них.

Жила на свете семья: Крокодил, его жена Крокодилица и маленький Крокодокодил — их сын. И вот этот маленький Крокодокодил никого не хотел слушаться.

Как-то раз Крокодил так рассердился на своего маленького сына, что отнёс его в лес на съедение диким зверям. Он оставил Крокодокодила одного и ушёл.

Скучно стало в лесу Крокодокодилу и вдобавок немного страшно.

«Эх, — подумал он, — поскорей бы меня кто-нибудь съел!»

И вдруг он увидел Мышку.

— Мышка, милая, съешь меня поскорей! Как только ты меня съешь, я смогу пойти домой.

Но Мышка услышала Крокодокодиловый голос и шмыг в траву! А Крокодокодил снова просит:

— Съешь меня, ну что тебе стоит!

Тут Мышка из травы пискнула:

— Не могу я тебя съесть!

— Почему?

— Попробовала я как-то одного крокодила. В сарае лежал. Из проволоки был сделан. Весь нос мне исколол.

И Мышка убежала. Прошло немного времени — ползёт Змея. Обрадовался Крокодокодил и говорит:

— Змея, съешь меня, пожалуйста.

Юркнула Змея в сухие листья и спрашивает оттуда:

— С какой это стати я тебя есть буду?

— А я очень непослушный.

— Я послушных-то крокодилов не ем, а тем более непослушного.

И уползла поскорей Змея от Крокодокодила. А маленький Крокодокодил снова остался один. Вдруг он увидел Муравья.

— Муравей! — закричал он. — Съешь меня, пожалуйста! Меня обязательно надо съесть, а то я так и останусь один в лесу.

— Ну что ж, — говорит Муравей, — я голоден и съем тебя, пожалуй. Только… Только где ты?

— Да вот же я, — отвечает Крокодокодил, — под тобой. Ты как раз стоишь на моей ноге.

— Ах так! — обрадовался Муравей. — Тогда я начну есть тебя с этой ноги.

И Муравей принялся за дело. Целый день он ел Крокодокодила, а к вечеру Крокодокодил спросил:

— Ну как, съел меня?

— Нет ещё. Подожди немного, — ответил Муравей.

Так прошла ночь и ещё один день.

— А теперь съел уже? — снова спросил Крокодокодил.

— Не совсем ещё.

И ещё один день прошёл.

— А теперь уже съел? — спросил Крокодокодил.

Надоело Муравью есть Крокодокодила, он и говорит:

— Всё! Съел я тебя целиком. Можешь идти домой.

И обрадованный Крокодокодил побежал к своему дому. С тех пор он стал послушным, чтобы его снова не отдали на съедение диким зверям. И действительно, его больше никто не ел.

Один заяц, убегая от охотника Мил е нка К о стича, поскользнулся и вывихнул ногу. Миленко тут же вызвал «СКОРУЮ ПОМОЩЬ» и отправил зайца в больницу. Они договорились продолжить охоту, когда заяц выздоровеет.

Той зимой на улицах Пад а евца было особенно скользко. Не проходило и часа, чтобы кто-нибудь не упал. Люди к этому так привыкли, что, упав, не спешили тут же вскочить на ноги, а некоторое время оставались сидеть а снегу, болтая о том о сём.

Один только башмачник Клин не упал в ту зиму ни разу. И от этого он чувствовал себя не совсем удобно, потому что поговаривали даже, будто он намеренно не желает падать, выставляя себя лучше других.

И когда он шёл по улице, находились даже люди, которые, сидя в снегу, шептали ему вслед:

— Смотрите, как этот тип остерегается! Посмотрите, как он бережёт себя!

И знаете, как это всё надоело башмачнику? Ну просто вот так! И решил он упасть на самой главной улице, чтобы все видели. А после уж можно спокойно встать, отряхнуться и идти себе, как все нормальные, порядочные люди, домой.

В намеченный день утром Клин проснулся рано и отправился на улицу, на то самое место, где он собирался упасть. А как только подошёл к этому заранее намеченному месту — разбежался и поскользнулся!

Левая нога радостно дёрнулась вверх, и башмачник ожидал, что и правая тут же последует за ней, и он, как человек не впервые падающий, растянется на оледенелом снегу.

Но… правая нога что-то медлила. Она прочно стояла на скользком тротуаре и даже провезла Клина несколько метров. Хорошо бы ещё несколько метров… Ну, пять-шесть. А потом бы в конце концов поскользнулась. Так нет, эта своевольная нога ни за что не хотела допустить, чтобы этот несчастный человек упал. Она хотела мчаться вперёд!

И честный башмачник уже не шагал и уж подавно не лежал с приятелями в снегу. Он стремительно катился на одной ноге. На той самой правой ноге, которую он столько лет мыл и одевал и которая вдруг совершенно вышла из повиновения, неблагодарная!

Люди выскочили на улицу, прильнули к окнам. Не такое уж частое зрелище — человек, скользящий на одной ноге по улицам со скоростью ветра. Поначалу все ждали, что он всё-таки упадёт, да ударится, да ещё, чего доброго, разобьётся! Но когда этот непонятный человек на улице Верных Друзей свернул прямо к театру, все наконец поняли, что он и не собирается падать, а его спятившая нога несётся неизвестно куда.

Было уже достаточно светло, и все могли видеть, как он с печальным и виноватым лицом скользит на одной ноге и прощально машет полами своего пальто. Он, не останавливаясь, скользил по улицам. А в его голове прыгала одна-единственная мысль: упасть, сесть, шлёпнуться, шмякнуться, хлопнуться, грохнуться в этот мягкий снег!