Афанасий Фрезер - 100 волшебных сказок мира (сборник)

– Вот и я считаю, что теперь тебе незачем жить, я собираюсь сбросить тебя с этой крыши, чтобы ты, испортивший мою судьбу, а теперь за сказанное тобой великий лорд-мэр пленит меня и заставит вечно толкать одну из колесниц (Факраш так и не понял, почему ездят автомобили), умер такой смертью, которую ты заслуживаешь.

– Но ведь я же освободил тебя, такая твоя благодарность, – решил хоть как-то отсрочить неминуемый конец Гораций.

– Да лучше бы ты меня не выпускал, там меня хотя бы никто не трогал, а теперь я буду вечность служить смертным, – негодовал Факраш, протягивая свои руки, чтобы столкнуть Горация с крыши.

– Постой, но ведь я могу тебя точно так же обратно вернуть в кувшин, если ты того захочешь, а потом сбросить ее в самое глубокое место в Темзе, где тебя никто больше не потревожит, – продолжал хвататься за соломинку надежды Гораций, который совершенно не планировал сегодня умирать.

– Да? Ты действительно можешь это сделать и не обманешь меня? – с надеждой в голосе спросил джинн.

– Ну конечно, но при одном условии.

– Каком еще условии? Ты опять пытаешься юлить, мерзкий червь! – вспыхнул джинн.

– О нет-нет, я прошу тебя лишь об одном маленьком одолжении: сотри в памяти всех людей моего времени воспоминания о тебе и преврати обратно профессора в человека, – попросил Гораций, уже понимая, что джинн испугался не на шутку и теперь из него можно хоть веревки вить.

– Ну, эту мелочь я готов исполнить, но больше ничего для тебя не сделаю, – ответил джинн.

На Лондон моментально спустилась большая туча тумана, и когда он рассеялся, джинн сказал:

– Все, больше никто из смертных не вспомнит о моем существовании, а теперь твоя очередь. – Факраш схватил Горация за плечо и одним рывком переместил в его комнату. – Закупорь сосуд и кинь на дно, – донеслось до Горация из медного кувшина.

Гораций поспешил вернуть на место печать и бегом бросился к реке. Лишь когда пузырьки перестали всплывать на поверхности черной воды, куда отправился медный кувшин, Гораций вздохнул с облегчением и устало поплелся домой.

«Надо выспаться и проведать семейство Фютвой», – подумал он про себя.

На поляне, которую Дан и Юна присмотрели для своей постановки, они ставили «Сон в летнюю ночь» Шекспира. Зрителями были три коровы. Дан играл роли Пэка в ушастом колпаке и Основы, надевая ослиную голову из бумаги, а также партии трех фей. Увенчанная полевыми цветами, с волшебной палочкой из стебля наперстянки, Юна была великолепной Титанией.

Актеры так вошли во вкус, что повторили пьесу три раза подряд, прежде чем опустились на траву, чтобы перекусить. Внезапно из зарослей ольхи раздался свист.

А потом из кустов показался крошечный загорелый коренастый и курносый человечек с острыми ушами и раскосыми смеющимися синими глазами. Ни с того ни с сего он выдал реплику Пэка.

У детей перехватило дух, а крошечное существо добавило:

– Сто лет не репетировал, но вряд ли кому моя роль удастся лучше.

Дети пристально смотрели на него: синяя шляпа в форме цветка, голые ступни, поросшие шерстью ноги…

– И нечего меня так рассматривать. Я ведь пришел на ваш зов.

– Мы никого не звали.

– Значит, кто-то другой ставил «Сон в летнюю ночь» прямо на моих склонах, к тому же в Иванов день? Да век-другой назад все Народы Холмов высыпали бы на эту поляну, заслышав такую игру.

– Мы ждали чего-то такого, – начала Юна, – но никак не…

– …думали, что повстречаем волшебника, – закончил Дан.

– Разве я произносил слово «волшебник»? – рассердился Пэк. – Я же не называю вас «людишками»?

– Мне бы это не понравилось, – разоткровенничался Дан. – Что-то подобное могло исходить от джиннов и эфритов из «Тысячи и одной ночи».

– Так и есть. Давным-давно эта земля полнилась бессмертными богами, привезенными финикийцами, галлами, ютами, фризами, англами и датчанами. Но Англия – не самое лучшее место для богов, кроме разве что здешних, меня например. Пришельцам же обязательно нужно было поклоняться, строить храмы, приносить жертвы.

– Человеческие жертвы? – содрогнулся Дан.

– Необязательно, – раскрыл карты Пэк. – Ты забываешь о скоте, о том же пиве. Но люди нехотя жертвовали лошадей. Они предали забвению древних богов, так что тем пришлось самим зарабатывать свой хлеб. Кто-то под покровом ночи не гнушался издавать жуткие стоны. Так можно было настращать убогого крестьянина вплоть до жертвы в виде курицы или кусочка масла. Знавал я одну богиню по имени Белисама: одна из сотен водных духов. Такие слыли богами, назывались Народами Холмов, а потом и вовсе исчезли, не прижившись в Англии. Но среди них был он. Спустившись с небес на землю, Виланд, отпрыск скандинавского бога Тора, не переставал ковать им копья и мечи. В голодные времена Виланд не опустился до воровства и нищебродства. Наша первая с ним встреча состоялась однажды в ноябре. В тот день ужасной грозы пираты жгли деревню. На носу их темной галеры расположился гигантский черный идол, деревянный, с шеей, усыпанной янтарем, – Виланд. Едва завидев меня, он тотчас запел на своем родном языке. Его песня была песней будущего владыки всей Англии. Но меня это ни капли не задело! Сколько таких «будущих владык всей Англии» оставались с носом. И я ответил: «Сегодня ты Кузнец Богов, но при следующей нашей встрече ты будешь тяжким трудом добывать себе пропитание». Так и случилось. Я видел, как строился его храм и какие жертвоприношения проводились там. Но через двести лет на месте храма Виланда уже стояла церковь, а о самом божестве ничего не было слышно. Однажды я шел по лесу и нашел под деревом старого толстяка фермера. Оказалось, что его лошадь потеряла подкову. Он положил на камень пенни, привязал свою клячу к дубу и закричал: «Эй, кузнец, у меня для тебя работенка!» С этими словами фермер опустился на землю и уснул. Каково же было мое удивление, когда из-за дерева показался древний кузнец в кожаном фартуке и занялся лошадью. Виланд! Ссутулившийся, с длинной седой бородой. Я подбежал к нему: «Что ты здесь делаешь, Виланд?»

– Бедняжка Виланд, – не удержалась Юна.

– Виланд узнал меня и произнес: «Тебе это известно. Разве не твое пророчество сбылось? Я сам зарабатываю на жизнь, подковывая лошадей. У меня другое имя – Вейланд-кузнец». Он поставил копыто лошади на свое колено и мечтательно улыбнулся: «Раньше я погнушался бы принять эту старую клячу даже себе в жертву, теперь же хватаюсь за возможность подковать ее, лишь бы заработать пенни». «А что мешает тебе вернуться в Вальгаллу, на небеса, в обитель погибших в бою воинов?» – поинтересовался я. «Вряд ли это возможно», – молвил Виланд, счищая грязь с копыта: он действительно любил лошадей. «Вспомни, во времена моего могущества обо мне говорили как о добром боге. Нынче же моя свобода в руках человека, который от всего сердца пожелает мне добра». – «А как же этот фермер? Разве не ты подковал его кобылу?» – «Я, – был его ответ, – но здешние фермеры на редкость недоброжелательные». Проснувшись и найдя свою клячу подкованной, фермер на самом деле уехал, не проронив и доброго слова в адрес кузнеца. Ох и рассердился же я на невежу, пришлось погнать его лошадь задом наперед – три мили я воспитывал в фермере чувство такта.