Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 2

В тот самый день, как солдату прийти, день был праздничный; вскочила Матрена рано но утру и давай к мужу приставать…

– Что же ты, гороховое чучело, что же ты мне с базара намедни ничего не привез? чай вот скоро праздник у нас, в чем я выйду в люди? У меня ни новой шубейки, ни платка нет, ни чеботов… В чем я пойду?.. Ты, думаешь, тем и отделался, что принес мне коты негодные, ты думаешь мне наперекор идти, чтобы я уже в люди и не казалася!. Да еще выдумал небывальщину: из быка вишь у него козел сделался, а козел прежде вишь солдатом был… Экую нагородил!.. Дурак, дурак, а нашелся как выдумать!.. такое зло, что вот и до сих пор не справлюся, и голова точно не своя, и сердце сосет, и под живот вот так и подкатывается… а тебе, чаю и нуждушки нет?.. что молчишь, уставился; как сычь глазами хлопаешь?.. Отвечай, долго ли будет так?

«Да что отвечать, сказал Парамон, когда ты моим речам веры неймешь?.. Разве я тебя коли обманывал?..»

– Лукавый тебя знает, может кто-нибудь научил тебя, а ты сдуру и рад тому: дай дескать я жену обдурю, наговорю ей небывальщины! ты думал – я дура какая, так вот сей час и поверю всему!..

«А коли не веришь, вот на деле увидишь сама: я намедни видел козла нашего, он хотел сюда сам придти – вот у него и спроси, правда ли, что я говорил!»

– Это что еще за выдумка, какого козла увижу я?

«Да нашего-то, что теперь служивым стал; он хотел прийти полечить тебя, избавить от боли, порчу отвесть; он вишь это дело хорошо ведает…»

– Ах ты негодяй, это что за затеи еще, ты видно подговорил какого-нибудь плута-разбойника, да и хочешь меня провести… так нет же, постой, я и с ним и с тобой разделаюсь: пусть-ко он придет, я вам обоим глаза повыцарапаю!.

Парамон страх-как перепугался.

«Матушка-жена, не губи меня! ты еще этого солдата не ведаешь, не тронь его: если он сам два раза козлом оборачивался, то и нас пожалуй оборотит во что ни попало, не трогай его, не серди Матрена Поликарповна!»

А Матрена Поликарпова не туда глядит, ругается…

– Да как ты смел без моего спроса звать его?.. Да кто тебе вложил это в голову?.

Тут вошла в избу кума Степанида-сплетница, старушонка вековая; вошла пронюхать, что у Парамона в избе делается… прежде у дверей послушала, слышит шум, да сглуху не поймет ничего и вошла в избу.

Увидела ее Матрена и ну опять охать-стонать… ох, батюшки, тошно! голубчики, тошно, ох, сердце сосет!.. Чебурах на лавку и давай корчиться.

«Ну, так и есть, сказала Степанида кума; я этого и чаяла… опять сердечная мучается?.. А все мужья небойсь?.. и мой, покойник, не тем будь помянут, такой же был, и ты батюшка… Эх, Парамон Парофнычь, не стыдно ль тебе мучить так жену бедную.

Парамон повеся руки стоит над женой, а кума Степанида щебечет языком, что сорока, уговаривает его, как с женою жить… А тут, не много погодя, как день то был праздничный, то, от нечего делать, и много в Парамонову избу народу набуркалось.

Матрена лежит не выздоравливает, а бабы стоят над ней да приговаривают: «экая порча злая! экая порча наслана эхидная!.. не отстает от бедной, мучает!.. Вдруг… шасть в избу Яшка солдат…

– Добрый день, православные! что, кто тут порченой?..

Расступились люди добрые, увидавши бравого служивого, хвата-солдата усатого.

– Здорово дядя Парамон! сказал Яшка, обращаясь к хозяину, что, брат, никак опять с твоей женой порча шалит?

«Да, что станешь делать, родимый» отвечал Парамон, обрадовавшись несказанно, что солдат пришел, что соседи при нем не станут гонять за жену, «да вот опять приняла.»

– Ты жену свою не огорчил ли чем, не потревожил ли? спросил Яшка окинув глазами всех бывших тут и посматривая пристально в лицо порченой, может ты в чем-нибудь строго поступил с ней?

«Нет, кормилец, как можно… она же теперь немощная, я и со здоровой-то с ней никогда…»

Матрена застонала на всю избу «ох, батюшки, тошно, ох, тошно!..» и вдруг начала брехать точно по собачьему; но лукавый Яшка заметил, что ей больше смешно чем больно мужа выслушивать, и продолжал по-прежнему, будто на Парамона досадуючи: не хорошо, не хорошо; надо обходиться поласковей!.. вишь ты со зла-то как исхудал, а она с доброты-то какая дородная, даром что порченая!.. жаль бабы: изведется, будет старушенкой, тогда хоть собакам брось! надо помочь, умненько полечить, зло выгнать, ее облегчить! Не просила ли она у тебя купить, чего ей хочется?.. Может это ей лучше поможет.

«Как же родимый, просила,» отвечал Парамон.

– Ну, чего же ей хочется?

«Да просила она многого: не знаю, что лучше по ней, а всего добыть не начто; хочется ей платка и шубейки и котов и прочего…»

– Ну чтож, всего этого и надо добыть; непременно надобно: это уже в ней порча такая, я вижу; достанешь всего, легче будет ей…

Матрену коробит на лавке, Матрена и стонет, и охает, а слушая речи служивого, стало любо ей, что мужа винят, не терпится ей, так смеяться и хочется; инда губу закусила Матрена и оханье её не похоже на порченое.

– Ну да, примолвил серьезно солдат, прежде нежели ты все купишь для нее, исправишь как надобно, должно немного полечить ее… во-первых узнать от кого к ней порча пришла; если от постороннего, то надобно отыскать его, а если ты сам причиною, хоть может и по незнанию, может кто чрез тебя чем-нибудь испортил ее, позавидовавши вашему житью ладному; так надо тебе не откладывая самому исправить все; во-первых купить всего, чего запросит жена, во вторых во всем добром ее слушаться, а в третьих… ну да уж я тебя после научу, как обходиться с женой такой… Я вижу это наслано… Да вот под нее-то ничего не подослано, прибавил Яшка, оглядывая крепкали скамья, на которой Матрена лежит, подкинько соломки, да надень на жену хомут: она у нас сей-час будет выкликать, кто порчу навел!..

Засуетились бабы и все, кто был в избе, ради смотреть такую оказию, как порченая будет выкликать, на кого покажет, о ком толковать после будет надобно… и кинулись, кто за хомутом, кто за соломою. Матрену пуще возить начало, корчится она да придумывает, как ей лучше порчу на мужа свалить, что бы он и вперед ее боялся и слушался, и что б все сделал для нее, как служивый сказал.

Меж тем все принесли-приготовили, служивый уложил Матрену на солому, привязал ноги к лавке, что бы баба не билась а лежала покойнее, и надел хомут на голову, примотавши крепко на крепко.

Взял солдат Яшка ковш с водой, бросил в него три уголька, так угли и загули на воде, так и завертелися, как солдат стал нашептывать; потом перекрестился служивый, взял в рот воды поболее и обрызнул Матрену с головы до ног, так тое всее холодом и обдало, и полно она стонать, корчиться, а себе-науме начала смекать: «ну, видно служивый и впрямь ворожей, ну как он догадается, что у меня порчи нет, да наведет на меня за это порчу действительную?..» Инда дрож проняла Матрену Поликарповну. А служивый свое продолжает творить: взял супонь ременную, что у хомута была, сложил ее вчетверо; за одни концы сам взял, а другие Парамону в руки дает и приговаривает: