Владимир Бондаренко - Снежное чудо

Это были не глаза, а две огромные бездны. От их близости кружилась голова и замирало сердце. Лягушка знала, что ей нужно бежать, но не могла тронуться с места. Она все глядела и глядела Ужу в глаза и слышала шепот:

Иди ко мне. Не бойся. Обо мне говорят лишнее.

Лягушка знала: о нем говорят правду. Но глаза его!

Они притягивали, от них невозможно было оторваться. А шепот, он так и обволакивал ее всю, околдовывал.

И она пошла. По щекам ее текли слезы. Она понимала: это все. Больше не купаться ей в речке, не сидеть под любимой корягой, не слушать песню иволги — и все-таки ползла к нему. Плакала, просила:

Не надо... Не надо...

И с каждым шагом все ближе видела перед собой две черные бездны, от которых кружилась голова и таяло сердце. И слышала шепот:

Надо... Надо...

Больше на речке ее никто не видел, и никто так и не узнал, куда она делась. А Лягушки по-прежнему учили лягушат и говорили друг другу:

Бойтесь Ужа. Бойтесь посмотреть в глаза ему.

И не знали, почему его нужно бояться.

Было это давно, так давно, что, кроме старой Вороны, никто уже и не помнит, когда это было. Прилетела в наши леса из неведомых стран Кукушка, серенькая, молоденькая, с симпатичными глазками. Была весна, птицы вили на деревьях гнезда. Решила свить себе гнездо и Кукушка.

Долго летала она по лесу, выбирала красивое дерево. Выбрала березу, прямоствольную, упругую. Свила среди ее ветвей гнездо из тоненьких прутиков, выстелила дно его пухом. Примерилась и осталась довольна: удобное гнездышко, хорошо в нем будет птенцов высиживать. И положила в него четыре яичка.

— Выведу птенцов и буду жить большой семьей, — сказала сама себе Кукушка и полезла в гнездо.

День посидела на яичках, другой, скучным ей это занятие показалось. Задумалась Кукушка: сейчас вот она на яичках сидит, потом, когда вылупятся птенцы, кормить их надо будет. И так день за днем, неделя за неделей — и весну и лето. Ни полетать, ни порезвиться.

— Нет, я не такая дура, чтобы молодость свою в гнезде просидеть. Детей иметь хорошо, но лучше их иметь уже взрослыми, чем самой выращивать.

С этими словами выпрыгнула Кукушка из гнезда, взяла яичко и полетела с ним по лесу, раздумывая, кому бы его подложить. Увидела гнездо Кобчика. У Кобчика в гнезде пять яичек. «Ничего не сделается с его женой, если она посидит на шести и выведет мне кукушонка», — рассудила Кукушка и, когда отлучилась на минутку из гнезда жена Кобчика, подложила ей в гнездо свое яичко. И полетела за другим. Его она определила в гнездо Жулана.

Так одно за другим и разнесла Кукушка по чужим гнёздам свои яички и летала по лесу довольная: выведутся её кукушата, соберёт она их возле себя и будет жить с ними большой семьёй.

Весело провела Кукушка весну. То, бывало, уговорит сизого Голубя соловьев с ней на зорьке послушать, то затеет с красавцем Кобчиком игру в пятнашки, то улетит к Лысой Горе посидеть на её макушке.

Лето тоже у Кукушки было весёлым. И за всю весну и лето не вспомнила она ни разу про своих птенцов. А тут и осень подошла. Птицы шумными стаями кружили над лесом, готовили птенцов к отлету, Все бьии заняты серьёзным делом, играть больше с Кукушкой никто не хотел, н она почувствовала себя одинокой. Грустно ей стало, н решила Кукушка отыскать своих детей и полетела по гнёздам, куда весной рассовала свои яйца, но гнёзда были пусты! Кукушка заглядывала в тёмные дупла, звала:

Дети!

Прислушивалась, но никто не откликался на её зов. Она летела дальше, снова звала и снова прислушивалась. Один раз в огромной стае ей повстречался взрослый Кукушонок. Она подлетела к нему:

Здравствуй, ты мой сын.

Нет, — ответил он, — вон мои папа с мамой, — и указал на Кобчика н его жену.

Это был её сын, но его вырастай другие, и он не признал её своей матерью. Кукушка почувствовала себя ешё больше одинокой и полетела над лесом, скликая своих потерянных детей:

Ку-ку! Ку-ку!

Звала долго, тоскливо:

Ку-ку! Ку-ку!

Но ннкто из её детей не знал её голоса, и никто на него не отозвался. Птицы уже потянулись к югу'. Вокруг было тихо, печально. И, увидев, что она осталась совсем одна. Кукушка заплакала. Она летала по лесу и плакала. И там, где падали на землю её горячие слёзы, выросли на следующую весну алые цветы, которые стали зваться Кукушкины слёзки.

Они родились в одну весну. Её звали Липочкой, его Ясенем. Они стояли рядом. Она глядела на него и думала: «Вот вырастет он, и я вырасту. Мы будем оба стройными и высокими. Будем шептаться между собой, и все будут нам завидовать».

Но Ясень рос медленно. Ему не хватало солнца.

— Если бы не эта беда моя, — говорил он, — широко бы я плечи развернул свои, высоко бы поднялся. И ты бы гордилась мной.

И тогда Липочка отклонилась в тень, отдала ему своё солнце.

— Я, — говорит, — ив тени простою, лишь бы ты ни в чём не нуждался н рос быстрее.

Солнца у Ясеня теперь было много, но рос он медленно. Он всё время хотел пить, а дождя не было.

Если бы не эта беда моя, — говорил он Липочке, — широко бы я плечи развернул свои, высоко бы поднялся. И ты бы гордилась мной.

И тогда она отдала ему свою воду.

Я, — говорит, — в тени стою, мне меньше надо.

Теперь у Ясеня было много еды и много солнца, но рос он медленно. Неподалёку упала в бурю старая сосна. Между деревьями образовался прогал, и в него потянул ветер. Ясень ёжился, дрожал. Ему было холодно. Он глядел на Липочку н говорил:

Если бы не эта беда моя, широко бы я плечи развернул свои,высоко бы полнятся. И ты бы гордилась мной.

И тогда Липочка загородила его от ветра. Ствол её стал совсем кривым и горбатым. Ей было знобко, но она говорила:

У меня кора потолше, я как-нибудь перетерплю. Только бы ему ничего не мешаю расти.

Теперь у Ясеня было много солнца, и много воды, и ветры на него не дули. Он рос легко, быстро. Ста] высоким, заметным. Его увидела с соседней полянки Осинка. Он её тоже приметил. II по целым дням, а иногда и подолгу ночью они переговаривались между собой, шутили.

Липочку Ясень совсем не замечает, будто и нет её вовсе. Маленькая, сгорбленная, она стоит в тени, всё так же загораживает его от ветра и молчит. А однажды на рассвете не выдержала, сказала, когда он. наговорившись с Осинкой, готовился ко сну:

Ты бы хоть со мной поговорят когда-нибудь.

О чём мне с тобой разговаривать, — пожал он широкими плечами, — нам с тобой говорить не о чем. Да и не ровня ты мне: сгорбленная, да и ростом не взята...

Где-то в чаше завыл волк. Липочка ничего не сказала, только как будто ешё больше сгорбатилась. Вокруг от росы тяжелели травы. II на листочках её поблёскивали крупные капли.