Юрий Кушак - Плывёт кораблик в гости. Стихи и переводы

Однако охотник тот умный был. «Хоть железное это дитя, – рассудил, – а моё. На охоту с ним ходить буду, пока в яранге другой подрастёт».

Так и сделал. Ребятёнка этого он Капканом назвал. Злые духи с тех пор в капканы редко попадаются – почти все перевелись. А вот лис черно-бурый, песец голубой или волк зубастый попадаются часто.

Другая жизнь в тундре пошла. В каждой яранге детей много, еды много, шкур много. Оттого и сказок много рассказывают. Всё.

Умка, Медведь наш, такое прознал, что для медвежьего звания просто срам и злостное оскорбление. Сказывали, будто люди в ярангах про него всякие небыли плетут, простаком его выставляют себе на посмешище. А в тундре только попадись в сказку – сейчас от зайца к песцу, от песца к тюленю молва пойдёт, насмешки да перетолки: «У нашего Умки хвост по уму!» В сказки-то на Чукотке каждый верит.

Как раз тогда Пастух один оленьи нарты делать собрался – за берёзой пошёл. Приметил его Медведь, загремел кустами, наперерез выскочил. И уж было съесть решил, не поздоровавшись, как Лису увидал.

Ну, Лиса-то – хитрюга известная: от рыбки хвостик попросит, с головы начнёт, так пока до хвоста доберётся, всю рыбку и съест. Чего доброго, и перед человеком на смех выставит. И надумал Медведь без дележа обойтись.

Завалился в кусты, лапами голову укрыл – для утайки. А Пастух от страху как дерево встал.

Лиса Пастуха и спрашивает:

– Что это там за куча в кустах?

Пастух оглянулся, а Медведь ему шепчет:

– Чего ей надо?

– Говорит: что это за куча в кустах?

– Скажи – дров охапка.

– Да вот, Лиса, – дров охапка.

Лиса опять:

– А чего ж ветки шевелятся?

Медведь переспрашивает:

– А что теперь говорит?

– Почему охапка шевелится.

– Скажи, мол, сейчас положил.

– Да вот, Лиса, только с плеч сбросил.

Лиса опять Пастуху:

– Что ж дрова домой не несёшь?

Умка Пастуху подсказывает:

– Говори – не поднять, ноша тяжела.

Лиса не уходит:

– Так убавил бы.

Совсем Медведь расстроился:

– Узнай, как убавить-то, не то совсем не отстанет.

Спросил Пастух, а Лиса в ответ:

– А топор на что? Руби пополам!

Замахнулся Пастух по лисьей подсказке – тут Медведь дёру и дал.

И не то ему жалко было, что добычи лишился, за прошлые обиды счёт не свёл, а что снова в сказку попался в глупейшем виде. Сраму-то, сраму! Ведь сказано же: в сказки на Чукотке каждый верит. Всё.

Не знаю, как ваша семья, а наша – утиному народу родня. Про то моему дедушке его дедушка ещё рассказывал. Вот послушай.

Жил да был старичок, старый совсем. Каждый день помирать собирался, с нарты нерпичьей не вставал, а смерть всё не приходит. Говорит он старшему сыну:

– Устал я жить, да и вам каково, а смерть меня невзлюбила. Посоветуй, сынок: как тут быть?

Старший сын бородёнку седую скребёт, думает:

– Ты всю жизнь за стадом ходил, горностая добывал, по рекам чира ловил. А смерть ленивых любит. Так что, чем помочь, и не знаю. А нам ты не в тягость.

От этих слов на душе у старичка хорошо стало. Вот он среднего сына зовёт, спрашивает:

– Всё ж в тягость я вам, а смерть не берёт. Как тут быть?

Средний сын редкий ус пощипывает, вздыхает:

– Видно, не глупа смерть, коли от нас тебя не забирает. Хоть и бедно живём, а помогать ей не стану, уж прости…

От этих слов у старичка светлая слеза на глаза навернулась. «Что, – думает, – младший сынок мне скажет?»

А младший сын безус, безбород, мудрость в него ещё не вошла.

– На-ка, – говорит, – голубички съешь. Сам ягодки не попробовал – тебе принёс.

Старик от любви такой сыновней даже на нарте сел, трубочку закурил – в первый раз за сто дней. Долго курил, а пока курил – и надумал. Собрал он вечером всех сыновей.

– Помогите, – говорит, – в дорогу собраться.

Сыновья подивились, однако обрадовались: у ходячего человека смерть сама под пятой. Натянул старик кухлянку поплоше да торбаса [2]залатанные да велел сыновьям кусок верёвки кожаной припасти. А как уснули в ярангах соседи на стойбище, попросил к морю проводить.

Ночь стояла лунная, тихая. Мох ягель стелился им под ноги. Тундра их тени до моря провожала. А на море легла перед ними тропа лунная до края света. И выплыла оттуда, словно по ветру, стая уточек.

Тут велел старик старшему сыну завязать верёвкой кожаной подол кухлянки сзади. И так сказал:

– Не брала меня смерть, а от ваших слов да ласки отступилась совсем. Только непривычно мне на нарте лежать, на нашу бедность смотреть, съедать лучший кусок. Не печальтесь, сыновья мои милые! Ухожу я к утиному народу, стану селезнем-морянкой рядом с вами жить. По хвосту вы меня узнаете.

Махнул подолом перевязанным и в море нырнул. Смотрят сыновья – закачался на воде сизый селезень, по лунной тропе утиную стаю за собой повёл. Помахали вслед, погрустили и домой пошли.

Как-то в зимний день отправился к морю старший сын. Глядь, среди торосов к полынье царь-песец крадётся голубой масти с дымчатым хвостом. За такого песца любой купец на торгах пуд соли даст да целую голову сахара! Крадётся песец, по насту пластается, а того не чует, что уже на ружейной мушке его шуба висит. Ахнул выстрел, а как ветром в сторону дым снесло, увидал старший сын только морянку-селезня на чёрной той полынье. И хвост у селезня, как подол отцовской кухлянки, верёвкой кожаной перехваченный. Вот кто нарочно царь-песца подманил! Поклонился старший сын морянке-селезню за добычу, а того уж и след простыл.

В весенний день, когда солнце золотыми шестами льды разгоняло, пришёл к морю средний сын. Не сразу признал он в сизом селезне среди стаи утиной родного отца. А селезень-морянка по воде крыльями бьёт, косяк рыбы красной к берегу подгоняет. Тут скинул средний сын кухлянку с себя и давай красных рыб вычерпывать. Столько наловил, что потом на двух оленьих упряжках с трудом увёз. С тех пор к рыбному делу и пристрастился: где селезня увидит – там и сеть заведёт. И не было на всём побережье рыбака удачливее.

А в летний день, когда утки к озёрам потянулись, у младшего сына свадьба была. Только среди веселья загрустил младший сын, об отце вспомнил: где его теперь искать, на каком озере? Вот бы увидел невесту, порадовался…

Вдруг захлопали над тундрой крылья быстрые: это в синем небе плясал сизый селезень, словно в бубен бил вокруг жениха с невестой. А на прощанье пёрышко обронил: летело оно, кружилось, на ладони сыну опустилось.

Конечно, от пера утиного что за толк? Однако смотря у кого в руках. Сын-то младший стал из коры и трав краски варить да тем утиным пёрышком красоту рисовать. А про что рисует, про то и поёт. Песен его я много знаю: он же был дедушкой моего дедушки. Однако время позднее, потом спою. И пёрышко покажу. И ещё что-нибудь вспомню. А пока всё.