Наталья Кончаловская - Пионерский музыкальный клуб. Выпуск 2

Получив заказ от Пороховщикова, Илья Ефимович сейчас же рассказал об этом В. В. Стасову, который, по словам Репина, «принял очень близко к сердцу идею этой картины и совершенно платонически радовался ее разработке; он с большими жертвами для себя, где только мог, доставал мне необходимые портреты уже давно сошедших со сцены и умерших деятелей музыки и доставлял мне все необходимые знакомства с музыкантами, состоящими в моем списке, чтобы я мог написать их с натуры» [7] И. Репин. Далекое близкое, стр. 204. . Стасов был чрезвычайно удручен отсутствием в картине М. П. Мусоргского и А. П. Бородина. В своей статье «Новая картина Репина», опубликованной им еще до открытия концертного зала «Славянского базара», Владимир Васильевич писал, что Мусоргский и Бородин «должны были бы тут непременно находиться, нераздельно с Балакиревым и Римским-Корсаковым как преемники и продолжатели Глинки и Даргомыжского» [8] В. В. Стасов. Собрание сочинений, т. I. СПб., 1894, стр. 354—356. .

И Репин обратился к хозяину гостиницы Пороховщикову с просьбой разрешить вписать в группу «новейших композиторов русской музыкальной школы» — Мусоргского и Бородина, на что тот ответил: «Вот еще! Вы всякий мусор будете сметать в эту картину! Мой список имен музыкантов выработан самим Николаем Рубинштейном, и я не смею ни прибавить, ни убавить из списка, данного вам» [9] И. Репин. Далекое близкое, стр. 206. . Но если действительно список музыкантов составлял Рубинштейн, то совершенно непонятно, по какой причине он не включил и П. И. Чайковского, который к тому времени уже стал известен в Москве как автор ряда симфонических произведений, романсов и других сочинений. Весьма вероятно, что Пороховщиков действовал по собственному убеждению.

Картину Репин написал в очень короткий срок. Он начал работать над ней в декабре 1871 года в Петербурге, где ему, по настоянию Стасова, позировали Балакирев, Римский-Корсаков и Направник, а уже в мае перевез ее в Москву в помещение консерватории, и здесь с натуры вписывал Н. Рубинштейна.

Картина была готова и водворена на предназначенное ей место ко дню открытия концертного зала, называемого «Русской палатой» «Славянского базара»,— 10 июня 1872 года.

Никто не мог бы поверить, что молодой Репин, еще мало известный в широких кругах художник, смог написать это полотно в такой короткий срок.

Съехавшиеся гости одобрительно отнеслись к картине, которой гордился хозяин гостиницы.

В начале двадцатых годов она была передана Московской консерватории.

В картине «Славянские композиторы» прославленного художника-реалиста И. Е. Репина запечатлена глубокая мысль о родстве и внутренней близости народов славянских культур.

В семье моей не было музыкантов, но моя мать в детстве немного училась музыке, очень ее любила и неплохо играла на фортепьяно. Играла она Моцарта, Бетховена, Шуберта, Мендельсона, Шумана, Шопена, Вебера, кое-что Листа. Отца часто по вечерам не было дома, и она, уложив нас, детей, спать, долго сидела за фортепьяно. Я привык засыпать под звуки ее музыки. Сочинения великих композиторов, которые она своими не очень умелыми руками исполняла, на всю жизнь запечатлелись у меня в памяти.

Моя старшая сестра Татьяна тоже немного играла и научила нотам меня, тогда пяти-шестилетнего мальчика. Я кое-как старался разбирать те вещи из репертуара моей матери, которые я любил. Чуть ли не первой из них была соната Бетховена до-диез минор, которую часто называют «Лунная».

Серьезно я начал учиться играть на фортепьяно только восьми лет, когда стал брать уроки у Василия Павловича Прокунина. Это был превосходный музыкант, знаток и собиратель русских народных песен. От него я унаследовал любовь к русской песне; на меня русская песня оказала влияние на всю жизнь. Прокунин был чудесный человек, рослый, крупный, страстный охотник; при этом он был добрый, мягкий, ласковый. Меня он трогательно любил и относился как к сыну.

Дальнейшее мое музыкальное образование прошло в Московской консерватории под руководством замечательных музыкантов — пианистов Зилоти, Пабста и Сафонова и композиторов— Танеева, Аренского, Ипполитова-Иванова.

Особенно сильное воздействие оказал на меня Сергей Иванович Танеев — замечательный композитор и несравненный теоретик и педагог.

Танеев был необыкновенный человек. Он всю жизнь прожил одиноко со старушкой няней, в маленькой квартирке без электрического освещения и телефона, окруженный книгами и нотами. Он пользовался безграничным уважением лучших русских музыкантов, начиная с Чайковского, своего учителя и впоследствии друга, Римского-Корсакова, Балакирева, Глазунова и кончая музыкантами молодого поколения, бывшими его учениками—Рахманиновым, Скрябиным, Метнером, Глиэром, Василенко, Яворским, Кенеманом и многими, многими другими.

На мою долю выпало счастье встретиться и общаться со многими лучшими русскими музыкантами моего времени.

Я много раз слушал игру гениального Антона Рубинштейна, слыхал также Чайковского-дирижера, а незадолго до его смерти с ним познакомился. Обаятельный облик этого великого музыканта навсегда остался у меня в душе. Много раз я встречался с Римским-Корсаковым, а однажды играл с оркестром под его управлением. Под несколько суровой внешностью в Римском-Корсакове скрывался человек замечательно честный, прямой, принципиальный.

В кружке известного издателя, мецената Митрофана Петровича Беляева, я встречался с Лядовым, братьями Блуменфельд и другими лучшими петербургскими музыкантами.

Моими сверстниками и друзьями были такие замечательные музыканты, как Рахманинов, Скрябин, Метнер, Гедике, Глиэр, Василенко и многие другие.

И я счастлив, когда мне удается передать моим ученикам— талантливым молодым советским исполнителям, то, чему я научился у чудесных музыкантов прошлого.

Д. Шостаковичу