Мари-Од Мюрай - Спаситель и сын. Сезон 5 [litres]

На самом деле на встречу с ней пришли двадцать с лишним человек, члены подросткового читательского клуба, но, не желая давать подругам повод для зависти, Луиза предпочла не хвастаться своим успехом.

– Ну, нам-то ты, по крайней мере, принесла по экземпляру? – спросила Валентина.

Луиза достала из сумки и протянула ей книгу большого формата с силуэтами трех девочек на обложке.

– «Пубертат не болезнь!», – прочитала вслух Валентина. – Луиза Рошто. Имя звучит хорошо, а вот название немного…

Она поджала губы и со скептическим выражением лица принялась перелистывать страницы. Автор в раскованной, непринужденной манере обсуждала с девочками-подростками изменения, которые приходят с пубертатом. Выделенные крупным шрифтом заголовки привлекали внимание: «У Бейонсе и Мэрилин Монро размер XL!», «Как я справляюсь с ненужными волосами…» На рисунках в стиле комиксов – три подружки 12–13 лет.

– Неплохо издано, – уронила Валентина, все так же поджимая губы.

– Дай-ка мне, – попросила Тани. – Надо же, три девчонки на картинках – точь-в-точь как мы в детстве. И ты это написала? Без всяких табу? Рассказываешь о месячных, обо всем? Вот племяшка обрадуется. Ей двенадцать, и, конечно, сплошные комплексы, так что ты прямо в яблочко. Очень здорово, молодец! Будешь дальше писать?

Тани хотела вернуть книгу Валентине, но та отказалась:

– Гектору восемь, мне она ни к чему.

Луиза, Валентина и Тани дружили со школы. Валентина была матерью-одиночкой, а Тани после романов с разными Эдуарами и Бастьенами понемногу смирялась с мыслью, что останется без детей.

– Напишешь несколько слов моей племяннице? Ее зовут Мелоди, она будет в восторге, – сказала Тани и протянула книгу автору.

Толстяк официант подошел к их столику и шутливо, как у них повелось, спросил:

– Ну и чем вас кормить, девчонки?

– Нам три салата «Цезарь», – распорядилась Валентина, соблюдая традицию.

Луиза, витающая в облаках, вернулась на землю.

– Я бы съела чего-то посущественнее. Какие у вас есть пироги?

Но ей не захотелось ни лука в пироге с луком, ни сала в кише, ни сушеных помидоров и оливок – в общем, ни этого, ни того.

– Ладно, давайте «Цезарь», – согласилась она скрепя сердце.

– Звезда снизошла, – съехидничала Валентина.

Луиза обиделась. Она подождала, пока официант отошел подальше, и, желая оправдаться, сказала шепотом:

– Я беременна.

– Не может быть! Ну надо же! Все везенья разом! – воскликнула Тани с искренней радостью.

– Какое уж тут везенье? – ядовито усмехнулась Валентина. – Да меня озолоти – я бы не хотела в сорок лет ждать ребенка!!

Валентина и рада была бы утаить свою зависть, понимала, что действует на нервы, как скрипучая ржавая трещотка, но ничего не могла с собой поделать. Да и то сказать, почему все Луизе? Мало того, что с двумя детьми – а дети у нее совсем не сахар – принял такой красавец, так и карьера пошла в гору! То прозябала в местной газетенке – и пожалуйста, книги пишет! А теперь еще младенец!

– Он, конечно, обрадовался, да? – спросила Тани, не называя Спасителя.

– Он еще не знает, я хочу быть уверенной до конца, – сказала Луиза, сожалея, что такую новость первыми узнали подруги.

С огорчением и тошнотой она отправилась после обеда в редакцию, где по-прежнему работала внештатным сотрудником. Но очень скоро утешилась, представив, как обрадует своей новостью больших и маленьких обитателей дома на улице Мюрлен.

Спаситель приготовился к последней в этот день консультации.

– Марго.

Он постарался, чтобы голос его прозвучал как можно нейтральнее.

И все-таки услышал вопрос:

– Удивились мне?

Марго расположилась в кресле.

Подбородок приподнят, глаза полуприкрыты – снисходительно-высокомерное выражение лица подходит семнадцатилетним идеально.

– А должен?

– Но я же прервала терапию, вы не помните?

– В феврале две тысячи шестнадцатого.

За два года Марго изменилась. Нос удлинился, появилась горбинка, что придало лицу своеобразие и характерность. Пышные медно-рыжие волосы и едва заметный макияж подчеркивали белизну кожи.

– Вы сказали Бландине, что я приду на консультацию?

– Нет.

– Поклянитесь!

– Марго, врачебная тайна распространяется на всех моих пациентов.

– Думаю, она много чего вам обо мне наговорила.

Марго подняла руки и скрутила волосы в жгут, словно хотела собрать их в узел, но потом опять распустила. Рукава сползли вниз и обнажили запястья.

– Бабочку мою помните? – спросила она и еще немного сдвинула левый рукав.

Татуировка скрывала шрам, оставшийся с тех пор, как она резала себе руки.

– Я тогда была маленькой девчонкой и попросила татуировку себе в подарок на Новый год. Больше всего хотела позлить отца. Он считает татуировки вульгарностью. Недавно сделала себе еще одну.

– Бабочку?

– Татуировку. Но не могу ее вам показать. – Она снова скрутила волосы в жгут и прибавила: – Внизу спины. Цветок. Я сама нарисовала для мастерицы. Татуировка – это произведение искусства и завершение очередного этапа. Теперь я думаю о другом.

– О другом? – переспросил Спаситель.

– Думаю сделать себе пирсинг. Но новый замысел должен еще созреть. – Марго жеманно тянула слова и играла волосами. – Вы знаете, что я больше не живу у матери? Бландина наверняка вам сообщила. – Марго опустила рукав. – Пирсинг на пупке.

Спаситель и бровью не повел, но мгновенно все свел воедино: мать – пупок – рождение.

– Жизнь с папой тоже не подарок. Но он, по крайней мере, не депрессивный.

Спаситель слегка приподнял бровь, но и этого хватило, чтобы Марго взвилась:

– Конечно! Я знаю! Вы подумали, что отец меня убедил в маминой депрессии. Но он ничего не выдумал! У мамы действительно была депрессия после моего рождения.

– Мы с тобой уже это обсуждали, Марго. Послеродовая депрессия – очень распространенное явление, в ней нет ничего особенного.

– Для вас вообще нет ничего особенного, – огрызнулась Марго. – А в том, что три раза на дню хочется в окно выпрыгнуть, тоже нет ничего особенного?

– Тебе три раза на дню хочется выпрыгнуть в окно?

– Нет, я это так… Вообще-то… – Она снова скрутила волосы в жгут и усмехнулась. – Папу это злит страшно. «Оставь в покое волосы! Вот увидишь, я тебя остригу!» В остальном он мной доволен. У меня средний балл девятнадцать.

– А ты довольна?

– Что всем глаза мозолю и все меня ненавидят? Конечно, довольна, еще бы! – В ее иронии сквозила горечь. – Мы живем в стране, где успешных презирают. Ну вот! Теперь и я говорю как папа.

Марго снова надменно вскинула голову, но на глаза у нее навернулись слезы, и она часто-часто заморгала.

– Знаете… Когда увидите Бландину, скажите ей от моего имени, что я ничего не имею против нее. Она по-прежнему…