Борис Камов - Сумка Гайдара

Ясно. Почта с фронта поступает через Киев. Если на почту ходить далеко — он на передовой.

Но что это?

«Со мной пока случилось только одно горе: при одном обстоятельстве у меня п р о п а л а с у м к а (разрядка моя. — Б. К.), которую ты так заботливо мне собирала. Ну, ничего. Выдадут другую».

Выходит, погибла и вторая? Но как? Почему? И что в ней было? Звоню Доре Матвеевне. Она соглашается со мной встретиться. Снова расспрашиваю, как уезжал на фронт Гайдар. И под конец прошу:

— Расскажите, как вы собирали Аркадию Петровичу в последний его приезд сумку.

Дора Матвеевна задумывается.

— О какой сумке вы меня спрашиваете?

— О кожаной, командирской, купленной во второй раз в Военторге.

— Почему вы решили, что я ее собирала? — недоумевает Дора Матвеевна. — Что я могла в нее положить — мыльницу?

Достаю четвертый том сочинений Гайдара. Читаю вслух письмо о пропавшей сумке.

— Это он не про кожаную сумку, — улыбается Дора Матвеевна. — Это он про заплечный мешок. Мешок я собирала. Верно. Приготовила еды. Положила полголовки сыра. Консервы «Крабы»: он любил. Теплые вещи: дело близилось к осени.

...На этот раз, понял я, кожаная сумка уцелела.

Но, как выяснилось, ненадолго.

В Харькове в 1965 году я познакомился с Сергеем Федотовичем Абрамовым. Он впервые встретил Гайдара уже в окружении под Киевом, в Семеновском лесу. Было лейтенанту Абрамову в ту пору двадцать лет. Его профессиональную наблюдательность сапера усиливал острый интерес к личности писателя. Я ждал точных, неожиданных подробностей. И не обманулся.

— Вы сказали, на Гайдаре при встрече была фуражка, шинель внакидку... Что еще? — допытывался я.

Абрамов пожал плечами:

— Когда Аркадий Петрович показал нам удостоверение, мы увидели над карманом орден... Пистолет в кобуре. Кажется, ТТ. Шинель на боку у него сильно оттопыривалась: под ней висела сумка.

К сумке я разговор и вел. Спросил как можно будничнее:

— Какая?

— Какая? — переспросил Абрамов, начиная обижаться, что я пристаю с пустяками. — Обыкновенная. Брезентовая. Противогазная.

— Противогазная?!

— Почему вы удивляетесь? Многие носили. Противогаз выбросят, а в чехол положат чего им надо.

Проводив Сергея Федотовича до трамвая, я долго бродил по душным улицам.

«Брезентовая... противогазная... многие носили... — повторял я слова Абрамова. — Именно поэтому Сергей Федотович мог и ошибиться».

Я поднялся к себе в номер, зажег настольную лампу, придвинул стопку почтовой бумаги и сел писать в Киев, полковнику Орлову.

«Александр Дмитриевич, — спрашивал я, — какая же все-таки сумка была у Гайдара? Мнения расходятся. И я растерялся — какую же искать?»

В Москве меня ждал ответ.

«Тетради, — сообщал Александр Дмитриевич, — Гайдар носил в сумке. В Киеве сумка у него была кожаная, командирская. А когда мы встретились с ним в окружении в лесу под Семеновкой, то на плече висела брезентовая, противогазная... Потерял ли он кожаную или нарочно поменял, не знаю...»

Значит, Абрамов не ошибся: у Гайдара в самом деле появилась третья сумка. Куда же девалась вторая?.. Повесил в блиндаже, а в блиндаж попал снаряд?..

Оставил на короткий срок товарищу, а тот потерял, вынужден был бросить или погиб?.. Все могло быть...

И все же... У Аркадия Петровича было правило: не повторять ошибок. Потеряв первую сумку, которая осталась в разбомбленном вагоне, Гайдар, надо полагать, позаботился о том, чтобы не пропала вторая.

Бывший батальонный комиссар Е. Ф. Белоконев рассказывал: даже идя на разведку в уже оставленный нами Киев (это было 19 сентября), Гайдар взял с собой свои тетради.

Что, если Аркадий Петрович вторую сумку не терял? Что, если он ее... поменял?

Менял же он оружие: сперва у него был наган, потом парабеллум, а затем ТТ. Аркадия Петровича видели то с немецким шмайссером на шее, то с ППД на плече.

Мог ли быть практический смысл и в замене сумки?..

Раньше сумка предназначалась только для тетрадей и блокнотов. Но окружение рождало добавочные заботы. Кроме бумаг, нужно было носить при себе запасные патроны и обоймы к револьверу, гранаты и запалы к ним (Аркадий Петрович не любил, когда гранаты болтались и стукались на поясе). А кроме того, хотя бы немного еды: краюшку хлеба, банку консервов, два-три пищевых концентрата.

Вещевой мешок, который собирала Дора Матвеевна, «при одном обстоятельстве» пропал. Обзаводиться новым перед самым падением Киева Аркадий Петрович не стал. По крайней мере, с вещевым мешком никто Гайдара в окружении не помнил. А в кожаной сумке, полной тетрадей и бумаг, гранаты, патроны, еда уместиться не могли.

Вот почему я думаю, что Аркадий Петрович, по примеру других, взял пустой чехол от противогаза и переложил в него все из кожаной сумки и карманов.

...Искать нужно было сумку из брезента.

Много народу на фронте и в партизанском отряде внимательно наблюдало за тем, как Гайдар ходит, сидит, ест, разговаривает, смеется, носит оружие, затачивает карандаши, греет руки возле огня, перематывает портянки, запахивается в шинель, беседует с детьми, действует в бою.

Окружающие знали, что Гайдар писатель. И в обстановке, где не было радио и не приходили газеты, замечая, что он всегда спокоен и сдержан, люди были глубоко убеждены, что Аркадий Петрович в силу своей профессии обладает особым даром знать и видеть такое, что недоступно другим. И Гайдар не разрушал этого убеждения, хотя оно ему дорого стоило.

Он не мог показать, что устал, не мог признаться, что ему нездоровится, даже если обострялась давняя его болезнь. Не мог никому сказать: «Послушайте: я такой же, как вы. У меня нет прямой радиосвязи с Москвой. И Верховное Командование со мной не советуется». Он понимал, что говорить этого нельзя. Что его присутствие для многих поддержка и надежда.

И Гайдар шел в разведку, когда другие отдыхали, нес оружие соседа, если во время долгого марша тот выбивался из сил, и отдавал последний кусок сахара — свой НЗ, — если кто-то падал от голода...

И люди старались держаться поближе к Гайдару...

Но это неотступное и для Аркадия Петровича утомительное внимание позволило по прошествии двух десятилетий собрать ценнейшие сведения о Гайдаре. И о том, что было в его сумке.

* * *

Александр Дмитриевич Орлов вспоминал:

«Я часто слышал от Аркадия Петровича:

— Эх, и напишу же я, товарищ полковник, обо всем, как оно было!

Но о том, что он пишет, Гайдар говорить не любил и мне свои записи ни разу не показывал. И я бы никогда не узнал, что он носил в своей сумке, но помог случай.

Скрываясь от преследования, мы переходили ночью вброд речку. А когда под утро сделали привал, Гайдар обнаружил, что документы в кармане и рукописи в сумке искупались вместе с ним. Он встревожился. Тут же вытряхнул из сумки все, что в ней было. И занялся прежде всего тетрадями и блокнотами. К счастью, они пострадали не очень.