Борис Камов - Сумка Гайдара

Зато намокли записи на отдельных листках, которых в сумке было множество: тут и вырванные тетрадные страницы, обрывки театральных афиш; он писал на бланках полетных листов, которые брал у меня, на чистых сторонах листовок, наших и немецких, и даже на обертках от концентрата.

Тетради свои Аркадий Петрович берег. Заносил в них лишь особенно важное. Остальное записывал на чем попало: с бумагой на фронте было туго.

Разгладив листки, каждый в отдельности, он принялся их сушить, наколов на ветки вокруг костра. А несколько страничек долго держал над огнем в руках. В тот вечер Аркадий Петрович признался мне, что есть у него два законченных очерка. Один о летчиках нашей дивизии лейтенанте Хлястаче и капитане Солдатове, подвиг и гибель которых он видел. Назывался очерк «Во имя Родины». А второй — «Варвары двадцатого века» — был о зверски замученных людях: гитлеровцы обмотали их колючей проволокой и живыми бросили в пруд.

Я попросил Аркадия Петровича при случае эти очерки почитать. Они произвели на слушателей большое впечатление. Были у Аркадия Петровича и другие вещи, незаконченные. О них он со мною ни разу не говорил».

***

«...Аркадий Петрович рассказывал в Семеновском лесу, — вспоминал бывший лейтенант Сергей Федотович Абрамов, — как он тонул в речке Трубеж. Это была неширокая, болотистая речушка на пути отступления наших войск. И многие, думая, что ничего не стоит ее перейти, спокойно шли в воду, а их начинало засасывать. Гайдар в ней чуть не погиб, но какой-то красноармеец его спас.

И хотя случай был скорее грустный, чем веселый, Гайдар так смешно изображал, как смело он сперва ступил в воду, но тут же поскользнулся, думая удержаться, сделал шаг, а нога почти по колено ушла в илистое дно и как потом незнакомый этот боец тащил его за воротник, что все, кто слушал Аркадия Петровича, покатывались со смеху. Но смеяться громко было нельзя — неподалеку находились немцы, — и оттого становилось еще смешней.

Гайдар написал потом про этот случай рассказ, и в партизанском отряде под Леплявою бойцы часто просили его этот рассказ прочитать».

***

Одно из самых ценных свидетельств принадлежит разведчице партизанского отряда Марии Моисеевне Денисенко (по отцу — Ильяшенко). В 1941 году ей было пятнадцать лет. И Гайдар звал ее «Желтая ленточка».

«Мы сидели в лагере у костра, — вспоминала Мария Моисеевна. — Кто-то вдруг обратился к Гайдару:

— Аркадий Петрович, прочтите, что вы пишете. Хоть сколько-нибудь.

Мне показалось, что Гайдар смутился: уж очень искренне его просили, — но что-то мешало ему согласиться. Он помолчал, потом ответил:

— Записки свои читать сейчас не буду. Это еще только заготовки, наброски. Над ними нужно много работать. Вот напечатаю книгу, сами тогда и прочтете. А пишу я о том, что мы с вами из разных мест, у нас непохожие судьбы, но неожиданно и тревожно повернулась жизнь, и мы стали «лесными братьями». Я много о вас написал. Думаю, напишу еще больше. И если выйдем из леса, из кольца, страна трудов ваших не забудет.

Я подошла к Гайдару попрощаться и спросила:

— Аркадий Петрович, а вы разве пишете только о войне?

— Я пишу о многом, но о войне, конечно, в первую очередь.

— Но раньше у вас были только детские книги. А теперь, значит, будет книга для взрослых?

— Я надеюсь, — ответил Аркадий Петрович, — что напишу много книг. Я хочу написать роман для взрослых, но в нем обязательно будет про ребят. Я напишу роман для ребят, но обязательно расскажу о мужестве детей и взрослых... И еще мне хочется написать о комсомольцах твоего поколения, потому что, когда мне было столько же лет, сколько тебе, я тоже впервые воевал здесь, на Украине, и дымное то время и себя той поры я хорошо помню...

Потом я узнала, что Гайдар убит и неизвестно куда исчезли его тетради. Ни одна страница не попала в добрые руки. А ведь все можно было переписать. Все можно было спрятать.

Но Гайдар не думал, что погибнет. Не верил...»

В партизанском отряде под Леплявою ожидалось важное событие: полковник Орлов, собрав сильную группу, готовился к маршу по немецким тылам и переходу через линию фронта. Гайдар, несмотря на долгие уговоры, заявил, что остается в лесу:

— Я здесь найду для себя материал, и мой пулемет без дела не соскучится, — оправдывал он свое решение.

Часов в шесть вечера 18 октября Орлов пришел в лагерь прощаться. Был он в полушубке, который выменял за свой кожаный реглан, в ушанке вместо фуражки с «крабом», с нарочно подзапущенной бородой, чтоб иметь «селянский» вид. К удивлению полковника, Гайдар пригласил его к себе в землянку (чего прежде никогда не делал). В сыром, тесном помещении на врытом в землю столе метался язычок коптилки. Потолок был так низок, что Орлов не смог выпрямиться, и поспешил сесть на ближайшую койку. А Гайдар прошел к своей, в левом дальнем углу.

В спорах последних дней все было переговорено. Оба помолчали. Орлов — недоумевая, Гайдар — собираясь с духом. Наконец Аркадий Петрович сунул руку под тюфяк и вынул пакет. Он был не толще двух или трех вдвое сложенных школьных тетрадок, обклеен снаружи розоватой бумагой и для прочности перевязан тонкой пеньковой веревочкой.

— Товарищ полковник, возьмите, пожалуйста, это с собой. Если дойдете до наших, перешлите в Москву. А мало ли что произойдет в пути — выкиньте или сожгите.

Полковник смутился.

— Нам предстоит пройти по тылам врага в лучшем случае шестьсот километров, — сказал он, — и я не уверен, что сумею донести бумаги в сохранности.

Гайдар помедлил и небрежно кинул пакет на стол. Говорить сразу стало не о чем.

Наклонив голову, чтобы не стукнуться о бревна потолка, полковник направился к выходу, кинул взгляд на пакет, что лежал возле коптилки, и поднялся наверх.

Гайдар проводил Орлова и его товарищей до ближайшего поворота, сунул в карман полковнику — на память — кожаный портсигар с табаком и мундштук. Обнялись, догадываясь, что, скорее всего, больше не встретятся...

Что же заключал в себе сверток, перевязанный веревочкой?

— В пакете были те два очерка, — сказал мне Орлов, — которые Аркадий Петрович когда-то нам читал.

Но точно Александр Дмитриевич этого знать не мог. Пакета он не распечатывал. У Гайдара ничего не спросил. И мнение его чисто предположительное. Ведь о других произведениях, которые хранились в той же сумке, полковник просто не знал.

Могли быть в пакете два этих очерка? Конечно. В равной степени как и другие:

о штабе Тимура на Крещатике;

о десантниках комбрига Родимцева;

о двухдневном бое в немецком тылу возле деревни Скопцы;

о подвиге комсомольцев, которые увезли из Семеновского леса на дальние хутора несколько десятков раненых;