Борис Камов - Сумка Гайдара

— Идите по своим делам, — разрешил Гайдару старик. — Мы все равно никуда не поедем. А Сонечке скажем, когда она вернется, — улыбнулся он жене, — что она оставила нам троих.

— Я с вами. Я пойду с вами, — испуганно и моляще заговорила Марийка. — Ведь вы идете искать мою маму? — И она снова посмотрела на него с надеждой.

...Гайдар помнил, как торопливо пожал руки старикам, кивнул мальчишкам, поцеловал в соленые глаза девочку и, сунув под графин несколько сотенных бумажек, вышел — почти выбежал на улицу.

Он опаздывал в Голосеевский лес. Он рисковал, он мог не успеть вернуться к мосту до рассвета.

* * *

Когда случай с Марийкой был припомнен до самых мелких подробностей: там, в подвале, при свете, выяснилось, что глаза у девочки темные, а к ее матроске под пальто приколот маленький значок Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, которая перед войной была празднично и шумно открыта в Москве; когда Гайдару оставалось только сесть, положить на колени тетрадку и сжато, без лирики, все записать, прибежал один из наблюдателей:

— Обоз... с большой охраной...

Вечер

Захватить удалось всего пять подвод, и две перепуганные коровы сбежали в лес сами. Необычное в это утро оживление на шоссе помешало взять больше, но страх оккупантов перед всякого рода зарослями избавил партизан от преследования.

До лагеря оставалось еще изрядное количество километров, когда все участники операции ощутили вдруг волчий голод. На подводах пригодным к немедленной еде оказался только белый липовый мед в пузатом бочонке. Извлеченные из голенищ, в ход пошли деревянные и алюминиевые ложки. Но много ли можно съесть густого меда — без хлеба, без воды? Каждый черпнул из бочонка два-три раза, облизнул липкую ложку и сунул обратно в сапог, а Гайдар — в маленькое отделение сумки. С тем и прибыли в лагерь.

Аркадий Петрович коротко доложил командиру, как дело началось да чем кончилось. И пока с возов уносили на склад захваченное оружие, муку, сало, разделанные свиные и овечьи туши; и пока находчивые поварихи доили пригнанных перепуганных коров и растапливали плиту, обещая к вечернему обеду украинский борщ с трофейной свининой, Гайдар заторопился к своему пню.

До наступления сумерек он занес в свою тетрадь эпизод «Марийка» и еще один — «Голосеевский лес». И когда он уже перестал различать следы своего карандаша на листе — а работалось ему хорошо, и было желание закончить сегодня историю той киевской разведки, — Аркадий Петрович спустился в землянку, запалил трут, вздул огонь и при свете лампадки из гильзы, на могучем всплеске сил занес на бумагу еще один сюжет — «Взрыв Цепного моста».

Задув светильник, Гайдар поднялся наверх. Совсем стемнело. В центре лагеря горел большой костер. Увидев Аркадия Петровича, партизаны потеснились, давая ему место на толстом, поваленном стволе, заменявшем скамейку.

Аркадий Петрович поблагодарил, сел. Он испытывал приятное и чуть болезненное состояние внутренней опустошенности. Хотелось покоя и еще хотелось побыть среди людей.

И когда Аркадий Петрович подсел к огню — погреться, отдохнуть, послушать какую-нибудь забавную историю, пусть и не самую правдивую, лишь бы веселую, завхоз Иван Семенович с требовательно-капризными интонациями в голосе произнес:

— А что вы, Аркадий Петрович, все пишете? Утречком, я заметил, сидели. С операции возвратились — опять, гляжу, карандашиком скребет. Почитали бы нам чего-нибудь от скуки.

— Для потехи, Иван Семенович, ничего не пишу, — негромко, устало ответил Гайдар. — Но против скуки могу рекомендовать хорошее средство.

— Какое же это, интересно?

— Почаще ходить на операции.

Партизаны засмеялись.

— У меня другая должность, — обиделся Иван Семенович. Глаза его сердито спрятались под густые, насупленные брови.

— Тогда не жалуйтесь, что она скучна, — добавил Гайдар.

Бойцы оживились. Вспыхнул смешок. Внезапным улучшением настроения тут же воспользовался комиссар отряда, Моисей Иванович Ильяшенко.

— Товарищи партизаны, — начал он, — Аркадий Петрович нынче утомлен. И если он разрешит, я скажу несколько слов. С позволения командования товарищ Гайдар создает историю нашего партизанского отряда. Короче говоря, он пишет книжку, которая будет напечатана в городе Москве.

Вокруг костра сделалось так тихо, что стало слышно, как лопаются пузырьки на стволе сырой березы, кинутой в огонь.

— В Москве? — переспросил Игнат Касич.

— В Москве, — подтвердил комиссар Ильяшенко. Он понимал, о чем его спрашивают.

Батареи в отрядном приемнике едва теплились. Ловить удавалось только немецкие станции, которые уже дважды на русском языке передавали, под грохот медных тарелок и фанфар, сообщение о том, что Москва ими взята, что в честь этого события уже выбита бронзовая медаль и готовится парад, который состоится 7 ноября на Красной площади, принимать его будет сам Адольф Гитлер.

— В какой же типографии вы будете печатать свой труд? — спросил Гайдара один из окруженцев, старший лейтенант, который недавно пришел в партизанский лагерь. В его голосе были и вызов, и недоверие.

— Я не имею дела с типографиями, — отрезал Аркадий Петрович.

— А с чем же вы имеете дело? — раздраженно переспросил старший лейтенант. — Кто же будет делать из ваших тетрадок книжки?

Беседа со старшим лейтенантом была Гайдару неприятна. Но разговор слушали все.

— Печатал и будет печатать мои книги Детиздат, то есть издательство детской литературы.

— Понятно, — кивнул старший лейтенант. — И находится этот детский издат в Алма-Ате?..

— Вас интересует, где он находится? — переспросил Гайдар, сделав вид, что не заметил издевки.

Аркадий Петрович положил на колени свою сумку. При ярком пламени костра было видно, что противогазный чехол мок в воде, много валялся на сырой земле и вдобавок испачкан сажей костров.

— Представьте, что это Красная площадь, — показал Гайдар на сумку. — Здесь, справа, Спасская башня, из которой во время парадов выезжают на белом коне маршалы. Тут Кремлевская стена. В центре, возле стены, Мавзолей. Против Мавзолея, через площадь, — улица 25 Октября. Так вот, если пройти по этой улице до конца и повернуть направо, то в двух минутах ходьбы будет Малый Черкасский переулок, где находится Детиздат.

Ильяшенко внимательно следил, что еще отмочит этот новенький. Но тот сердито запахнулся в полушубок, а партизаны весело переглядывались.

Гайдара видели в деле. Он брал на себя самое опасное и трудное. Первым открывал огонь. Последним уходил. Не хвастал. Не лгал. Не делал и не говорил ничего пустого.

И если он сказал, что сочиняет книжку для какого-то Детиздата, расположенного возле Кремля и Мавзолея, то, значит, так и есть. И немцы врут.