Борис Камов - Сумка Гайдара

— Гибель, Афанасия Федоровна, не всегда самое страшное. Порой гораздо страшней бесследность. Не мне вам рассказывать, что Гайдар был отчаянно храбрым человеком. Но храбрость его не была безрассудной, он проявлял ее только там, где она была нужна. И храбрость эта не была безоглядной. Аркадий Петрович сознавал, что любой день на войне может стать для него последним. И принял свои меры предосторожности.

На случай, если бы его ранили и ему бы грозил плен, он обзавелся маленьким вальтером и носил его в нагрудном кармане гимнастерки, где оружие, как правило, не носят. И во-вторых, позаботился о том, чтобы не пропасть без вести.

В быту Аркадий Петрович был скромным, даже неприхотливым человеком. Любил вареное мясо с мозговой косточкой и соленые огурцы. Подолгу носил одни и те же сапоги и сам отдавал их в починку. Не признавал дорогих авторучек. Писал школьными двухкопеечными перьями, которые надо было макать в чернильницу. Тяжелый свой писательский труд никогда не называл творчеством. Всегда говорил: «Моя работа», как будто занимался кузнечным или портняжным ремеслом.

Но при этом Гайдар сознавал, что немало сделал для развития литературы и воспитания той молодежи, которая вместе с ним участвовала в борьбе с фашизмом.

На фронте он еще раз убедился, что имя его имеет немалую притягательную силу. И чтобы в случае гибели на него самого и его книги не пала тень, он придумал свою «систему оповещения». Она сложилась не сразу и совершенствовалась по мере того, как менялись и ужесточались обстоятельства.

Приняв решение остаться в осажденном Киеве, Аркадий Петрович сообщил домой жене: «Пользуюсь случаем, посылаю письмо самолетом». Он знал, что самолет последний. И письмо тоже оказалось последним из тех, которые получили его близкие. Но оно же стало первой вешкой в гайдаровской «системе оповещения».

В тот же день, когда из Киева в Москву ушел последний самолет, Гайдар написал еще одно письмо.

Дело в том, что за несколько часов положение на фронте резко ухудшилось. Стало очевидно, что противник может в любую минуту ворваться в город. Аркадий Петрович счел за лучшее не ночевать в полупустой гостинице «Континенталь», расположенной возле самого Крещатика. И отправился на квартиру к своему водителю Саше Ольховичу, который жил на Круглоуниверситетской улице, 15, в полуподвальном помещении. Если бы гитлеровцы вошли ночью в город, сюда бы они сунулись не сразу.

Гайдару не спалось. Он сел и написал письмо Тимуру, потом вынул из сумки свою фотографию, вложил все в конверт, четко вывел на нем адрес и передал письмо утром Сашиной маме, которая положила его в сундучок с семейными и деловыми бумагами.

Но связь с Большой землей была уже прервана. Почта, естественно, не работала. Какой же был смысл писать письмо, да еще на московский адрес?

А вот какой: Гайдар попросил Сашину маму отослать пакет, когда возвратятся наши.

Но Тимур письма не получил.

В 1963 году я познакомился с Александром Куприяновичем Ольховичем. Услышав, что Гайдар оставил его матери конверт, я спросил:

— А что же с этим письмом было дальше?

— Наверное, лежит в том же сундучке, — ответил Ольхович, — я, признаться, о нем просто забыл.

Мы тут же поехали с ним на Круглоуниверситетскую, но письма в сундучке не оказалось.

— Я ж тебе, Саша, говорила, — объяснила Ольховичу его мама, — угнали меня германцы на работу. А когда вернулась, все разорено... Печку, что ли, они, ироды, теми бумагами топили...

И все-таки одна фраза из сожженного «иродами» письма до нас дошла. Ее запомнил Ольхович, которому Гайдар его читал:

«По всей вероятности, мы Киев оставим, но я обещаю тебе, что мы сюда вернемся и тогда с тобою встретимся».

Обещание поразило молодого шофера. В той обстановке мало что предвещало скорое возвращение...

И вот что еще примечательно: авиаписьмо свое Гайдар отправил, по-видимому, 17 сентября. Письмо Тимуру в квартире Ольховича он писал в ночь на восемнадцатое. Утром восемнадцатого был получен приказ Москвы, который разрешал оставить Киев. А вечером девятнадцатого Аркадий Петрович пошел на разведку в полупустой город. Уходя, он сказал начальнику всех переправ полковнику Казнову и батальонному комиссару Белоконеву:

«Если я не вернусь, доложите при случае в Москву, что я остался в Киеве».

Уже находясь в партизанском отряде, Гайдар хотел отправить с полковником Орловым пакет, перевязанный веревочкой, но полковник не рискнул взять бумаги. Иными словами, Гайдар пытался использовать любую возможность дать знать о себе в Союз писателей или близким.

И вот что удивительно: пропало письмо, оставленное в доме Ольховича, неизвестно, куда исчез пакет, который не взял Орлов, но сведения о том, что эти пакеты были, дошли.

А полковник Е. Ф. Белоконев написал в 1963 году в редакцию «Юности» о походе Гайдара в Киев и его просьбе «доложить при случае в Москву».

Но если бы «система оповещения» свелась лишь к этим попыткам, она бы вряд ли достигла своей главной цели.

Гайдар это предвидел и придумал вот что. В каждой деревне, в каждой избе, куда он заходил, он называл себя, говорил, что он корреспондент и писатель.

Это было неблагоразумно с точки зрения личной безопасности, но Гайдар пренебрег благоразумием на тот случай, если бы его пришлось искать...

Аркадия Петровича всегда отличала доброта. Он остался ей верен и на войне: дарил свои книги, карандаши, которые на оккупированной территории сразу обрели большую ценность, трофейные вещицы, он отдал часы, компас, складной нож со множеством лезвий (купленный в Военторге вместе с первой кожаной сумкой).

Бабе Усте, матери Афанасии Федоровны, он принес очки, добытые во время диверсионной операции. Случайно подошли и стекла. [9] Сейчас эти очки можно увидеть в витрине хаты Степанцов.

Я знаю два дома, где Гайдар, уходя, вынул из кармана и положил на стол немалые суммы денег. Даже в пору всеобщего бедствия он нашел семьи, которые нуждались больше остальных...

И через двадцать с лишним лет десятки людей, некоторые со слезами на глазах, вспоминали об Аркадии Петровиче. Многие даже не знали его фамилии и запомнили как детского письменника и корреспондента.

Наконец, последнее: всех без исключения Гайдар просил при первой же возможности сообщить о нем в Москву.

Но и в такое простое дело Гайдар внес два усовершенствования. Он не давал домашнего адреса, который нужно было записывать на бумажке. Он говорил: «Запомните: Москва, Союз писателей». Такой адрес, действительно, было легко запомнить. И в годы войны все письма о Гайдаре и к Гайдару (ведь многие корреспонденты не знали, что Аркадий Петрович погиб) поступили в правление Союза писателей.