Борис Камов - Сумка Гайдара

На землю выпал красноватый, ссохшийся кусок картона. Поблекшими золотыми буквами на нем было вытиснено: «Орден... к...ка».

Толя опять было взял в руки бак. Но я ему сказал:

— Стоп. Ничего больше не трогайте.

И побежал к шалашам. Там в вещевом мешке уже давно лежал без дела мой фотоаппарат. Еще на бегу я взвел затвор и, возвратясь к месту нашей находки, сделал первый кадр: бак и на земле орденская книжка. Затем я попросил Толю поставить бак на место, кое-как пристроил оторванную горловину. Снова щелкнул затвором: бак под корнем в земле.

Когда кончилась пленка в «Зените», я оглянулся. Весь наш кладоискательский отряд в полном составе стоял за моей спиной, не спуская глаз с нашей находки.

Еще толком не зная, что в этом железном просмоленном «чемодане», тут ли тетради Гайдара, я, однако, уже почти не сомневался, что перед нами тайник лесника Швайко. Или один из его тайников. И в порыве захлестнувшей меня радости, сказал:

— Мы всё нашли! Спасибо вам, дорогие люди! Спасибо, Леонард!

Саперы крикнули «Ура!».

Не знаю, слышал ли этот лес такое «Ура». Почти два десятка не слабых глоток орали что было сил. Затем саперы подхватили растерянного Леонарда и стали его подбрасывать. При каждом взлете он смешно взмахивал руками и ногами. С его головы слетела пилотка, из кармана посыпались блокнотик, кошелек, автоматическая ручка. Он не был готов к внезапно настигшей его славе. И мне показалось, что триумф пока не доставляет ему удовольствия.

Ждать фургон не имело смысла. Инструменты мы погрузили в экскаватор. И Николай Александрович собирался положить на сиденье и просмоленный бак.

— Это ж не мешок с гречкой, — обиделся лейтенант Толя. — Бак мы понесем на носилках.

Носилки соорудили из двух тонких жердей, соединенных поясными ремнями. Водрузили на них бак и торжественно двинулись к Лепляве. Примерно через каждый километр носильщики менялись: понести реликвию хотелось каждому. И довольно скоро я услышал обиженный шепот:

— Да, ты нес уже два раза.

Когда лес поредел и впереди стали видны крыши хат, я попросил всех остановиться и сказал:

— По деревне носилки понесут саперы. Нашли они. Это их праздник. У саперов он бывает редко.

Никто не возражал. Только лейтенант Григорьев сделался пунцовым.

— Привести себя в порядок, — негромко приказал он, — Обтереть травкой сапоги... Проверить пуговицы на гимнастерках. Поднять носилки. По героическому селу Леплява, где совершил свой последний подвиг товарищ Гайдар, за мной шагом марш!

Жаль, не было оркестра. Но и без него люди выбегали посмотреть на необычную процессию: впереди шел молодой офицер, за ним — четверо солдат, которые на пружинящих тонких жердях несли что-то обмазанное смолой. Это не была мина. Не был снаряд или бомба. Но солдаты так бережно несли свою ношу, будто она могла рассыпаться или взорваться. Бак поставили на лавку у крыльца Афанасии Федоровны. У водителей, которые обедали в кафе напротив, Толя раздобыл ножовку. С немыслимой быстротой стало известно, что саперы нашли, наконец, тайник лесника Швайко. И к дому повалил народ.

Тем временем Григорьев, возбужденный событиями дня и всеобщим вниманием, велел Леонарду крепко держать бак и принялся его пилить.

Сделав разрез у горловины, Толя вогнул внутрь оба надпиленных края. Отверстие увеличилось. И Григорьев засунул в него руку.

— Одна бумага, — то ли удивленно, то ли разочарованно произнес он.

Видимо, Григорьев рассчитывал найти в баке что-нибудь посущественней.

— Ничего не вынимайте, — сказал я. — Несем бак в дом.

В избе Афанасия Федоровна торопливо сдернула со стола скатерть:

— Ставьте прямо на клеенку.

Бак занял половину стола.

Вслед за нами в хату ввалился весь поисковый отряд, шоферы, которые дали ножовку, просто незнакомые люди (они случайно оказались рядом). И еще много народу толпилось возле крыльца и заглядывало в окна, надеясь поближе рассмотреть необычную находку.

И тут Григорьев показал мне широким жестом на бак.

— Теперь ваша работа.

Все лавки вокруг стола была заняты. Толя подсел на колени к Диме. Кому не хватило мест, плотной стеной стояли. В избе сразу сделалось душно.

А меня опять зазнобило, будто я только что вылез из ледяной реки. И эта дрожь передалась рукам. А я стеснялся, что кто-нибудь заметит. И еще, робея, думал: «А вдруг это совсем не тот тайник?»

Но сам же себе ответил: «Чей бы он ни был, мы его отыскали. Чьи-то судьбы через минуту перестанут быть безвестными. Кто-то узнает, где воевал его сын, отец или брат. Чей-то давний подвиг мы предадим огласке».

Я снял куртку, закатал рукава байковой рубашки и запустил руку в отверстие. Бак был заполнен наполовину. И всюду, куда достигали пальцы, они ощущали влажный картон. Я выхватил наугад несколько тонких книжечек. Это оказались комсомольские билеты и командирские удостоверения. Они слиплись. Я не стал их раскрывать, пока не подсохнут и не распахнутся сами. И продолжал извлекать все, что находила рука.

Я извлек еще одну небольшую стопку. И здесь почти все удостоверения склеились. И мне не терпелось посмотреть, а что на самом дне, но я сдержался.

Глупо было бы повредить неуместной торопливостью документы, которые пощадила судьба и грунтовые воды.

Все пространство на клеенке вскоре заполнили разноцветные, всякого размера книжечки. Я думаю, их было больше сотни. А я успел вынуть лишь малую часть того, что содержалось в железной коробке.

Видя, что на клеенке не осталось больше свободного места, Афанасия Федоровна распахнула сундук, вынула кусок чистого, ни разу не стиранного грубого полотна, постелила его на лежанке. И разрешила:

— Кладите сюда.

И Григорьев стал в растопыренных пальцах переносить удостоверения на лежанку.

Внезапно я вздрогнул. Я нащупал стопку вчетверо сложенных листков. Ошибки не было — листки. Вот место сгиба — овальное, утолщенное. А это края страниц.

Я подсунул под сгиб пальцы, затем всю ладонь, оторвал стопку от сырого железного дна. И почувствовал: листы расползаются на руке, как мокрая газета. Выхода не было: зажав стопку пальцами, я стремительно вынес ее на свет и подхватил другой рукой.

Положив листы рядом с баком, я не удержался и слегка отогнул верхние страницы. Текст был отпечатан на машинке. У Гайдара машинки никогда не было. Печатать он не умел. Но машинка имелась в отряде. На ней размножали сводки Совинформбюро.

И Гайдар мог продиктовать кому-нибудь то, что он не успел занести в тетради, как он до войны диктовал наизусть машинисткам сложившиеся в уме страницы повестей и рассказов.

Опасаясь неосторожными прикосновениями повредить размокшую бумагу, я стал дуть на слипшиеся страницы. В одном месте листки разошлись. И я успел прочесть: «Схема ук... ра...». По-видимому, «укрепрайона».