Борис Камов - Сумка Гайдара

— Простите. Я не понял: кто?

— Алексей Филиппович Башкиров. Я прочитал вашу книгу «Партизанской тропой Гайдара» и желал бы с вами познакомиться.

Через полчаса в передней тренькнул звонок. И вошел Башкиров — в легком летнем костюме, худощавый, гибкий, глаза приветливые и внимательные.

— Где же вы были все эти годы? — спросил я, усадив Алексея Филипповича. — Я вас искал. Мне так нужна была ваша помощь!

Башкиров улыбнулся. Была в его улыбке загадочность и печаль.

— Знаете, когда закончилась война и я вернулся в Москву, я вдруг понял, что умираю, — ответил он. — Переживания, контузии, ранения — все разом внезапно ударило по мне. Силы уходили. Лекарства не помогали. Я подумал, что умирать нужно дома. И уехал под Чебоксары. В деревне там у меня жил отец. Сперва я только лежал, но родные стены, свежий воздух и парное молоко стали возвращать меня к жизни. Начал помогать по хозяйству. Потом сел за стол. Сперва работал для газет. Затем начал писать книги. Их у меня теперь довольно много. Из Чебоксар я вам пришлю.

— Но почему ж тогда, в сорок четвертом, вы ничего не написали о Гайдаре?

— Написал. Статья лежит до сих пор. Только печатать мне ее во время войны не позволили. Обстоятельства гибели Гайдара было решено засекретить. А что было после, вы уже знаете.

— Ничего не понимаю, — произнес я. — Но я же обращался и в Союз писателей, и в Союз журналистов, запрашивал Центральный адресный стол...

— Когда я прочитал вашу книгу, я догадался, что вы меня искали. И понял, почему не нашли... Моя настоящая фамилия Талвир.

...В Библиотеке имени Ленина я выписал все книги Алексея Филипповича. Оказалось, что Талвир — известный чувашский писатель. Его произведения переведены во многих странах мира.

Недавно Алексей Филиппович с женой и сыном переехал в Москву. Мы редко видимся. Чаще перезваниваемся. И меня не покидает ощущение, что я звоню ему в сорок четвертый год.

Сегодня я понимаю: в розыске Алексея Филипповича я допустил по тогдашней своей неопытности много промахов. Но если бы сотрудники отдела кадров произнесли одно только слово «Талвир» — я бы не искал загадочно исчезнувшего капитана Башкирова. И мне бы не понадобилось проделывать заново всю ту работу, которая еще в сорок четвертом была проделана Алексеем Филипповичем. И много чего могло произойти, встреться с Талвиром — Башкировым в шестьдесят втором, а не в семьдесят третьем… [11] Эта книга уже была подготовлена, когда пришла печальная весть, что А. Ф. Талвир скончался.

Прошло несколько лет. Однажды проездом я остановился в Лепляве. Меня давно влекло взглянуть на те места, где еще недавно высился партизанский лес.

Было трудно представить, что земля, по которой я ходил, с ее тропинками, дорожками, оврагами, обвалившимися землянками и заросшими окопами, стала дном рукотворного моря. И это уже навеки.

Из дома Афанасии Федоровны я повернул налево. На окраине села дорога пошла слегка под уклон, и я очутился в лесу. Он и раньше не был густым. Теперь сделался еще реже. Торчали пни. Темнели невывезенные штабеля. И мне показалось, что леспромхоз, новая контора которого красовалась неподалеку, превысил свои полномочия. Окраина Леплявы не отходила в угодья Нептуна. И двухсотлетние дубы партизанского леса можно было бы поберечь.

Я шел и шел, а покалеченный пилами «дружба» лес не кончался. И кроме давнишнего болота, мне пока не встретилось никакой «большой воды».

Километрах в пяти от Леплявы дорогу пересекла бетонная трасса, выложенная шестиугольными плитами, как взлетная полоса.

Растительность по ее обочинам была вырублена. А дальше, метрах в ста, опять начинались прореженные заросли.

Бетонку проложили при сооружении Каневской ГЭС. И теперь дорога была безработной.

Не веря своим глазам, я пересек «взлетную полосу» и направился по грунтовой дороге, которая уходила чуть влево. Тут стоял... шлагбаум. Конец его был замкнут обычным амбарным замком, из чего я понял, что автомашинам проезд закрыт. Но я не грузовик и моря в своих кедах не боюсь.

Я обогнул запертый на замок шлагбаум и двинулся дальше. Здесь начиналось редколесье. Мощные деревья были сведены. Торчал и набирал силу лишь молодняк. Но хотя картина изменилась, я мог поручиться, что иду, почти бегу, по старой знакомой тропинке.

Стежка вывела меня на просторную поляну. Тут не росло ни одного кустика. Землю прочерчивали только ровные квадраты старательно уложенных валунов. Это были фундаменты. Зрительная память мысленно восстановила снесенные постройки.

Там, в отдалении, вспоминал я, находилась изба с высоким крыльцом. В ней жила глухонемая девочка. Однажды я зашел сюда напиться, а на меня накинулась большая овчарка, которая охраняла девочку и дом, и прокусила мне ногу.

Тут же стоял и второй дом, их всего было два. А в стороне от обеих изб мрачно темнел заброшенный длинный сарай без крыши, который именовался лесопильным заводом: до войны тут стояла пилорама.

На поляне, где я сейчас находился, 22 октября 1941 года появились грузовики с карателями.

От лесопилки до партизанского лагеря было рукой подать.

А Каневского моря — не видно!

Я побежал. Тропинка запетляла между пнями. Но я уже точно знал, куда она меня ведет. Километра через полтора я перешел на быстрый шаг. Сейчас должен быть еще один дом или развалины от него. Я миновал орешник и очутился на другой опушке. Избы не было. Но осталась изгородь и каре из камней.

Здесь когда-то высился дом лесника. Не тот, где жил Швайко, а другой — в нем командир партизанского отряда поселил Орлова и его группу. До окончательного перехода в отряд Горелова в этом доме ночевал и Гайдар.

Но если я стою сейчас на сухой и твердой земле, значит, и партизанский лагерь еще не стал морским дном?

Я побежал по тропе, по которой давно никто не ходил. Она заросла травой и грозила вовсе исчезнуть. Слева начиналась просека. Однажды я сильно устал. Захотел сократить путь. Пошел по ней — и заблудился... А рядом с просекой должны расти две дикие яблони... Яблонь нет. Только пни от них. Но сейчас это уже неважно.

Важно другое: метров через двадцать мой путь преградит заброшенная дорога, а за ней, под обрывом, — лагерь.

Я увидел под обрывом целый, не спиленный дуб, который, казалось, клонился к земле под тяжестью лет. У его основания темнела зарастающая яма.

Тут стояла землянка Гайдара.

Вокруг нее следы других землянок. Неподалеку должен находиться межевой столб 154/155.

Есть! Стоит!

Рядом со столбом площадка. На ней была оборудована кухня и столовая отряда. А неподалеку пень. Широкий, с одной стороны косо спиленный. Это на нем, положив на колени сумку, каждое утро работал Гайдар. Пень тоже не ушел под воду.