Борис Камов - Партизанской тропой Гайдара

— Ладно, — произнес вдруг Гайдар, расстегивая сумку и доставая наполовину исписанную тетрадь в черном клеенчатом переплете, — расскажите мне лучше, товарищ старший лейтенант, о своих людях.

И пока Прудников называл фамилии, коротко перечисляя, кто и в каком деле отличился, Гайдар писал, изредка переспрашивая и прося подробнее остановиться на деталях той или иной операции.

Дверь отворилась. Вошел командир взвода разведки Бобошко и доложил, что взвод к выполнению задания готов.

Комбат объяснил, что разведчики идут за «языком».

— Товарищ старший лейтенант, — пристально глядя комбату в глаза, произнес Гайдар, — позвольте вместе с ними.

Прудников растерялся.

Журналисты приходили к нему и раньше. Побеседуют с красноармейцами, с ним, Прудниковым. Если бой, посидят, переждут, и ни один, куда не положено, не просился. К тому же опять только что звонил Гавилевский и напомнил: «Упаси бог, что случится».

И старший лейтенант решил объяснить:

— Стоит ли рисковать собой, товарищ писатель? Ведь это, знаете ли, идти прямо в пасть к врагу... Лучше оставайтесь у нас ночевать. Мы вас накормим, уложим. Выспитесь, отдохнете. А утром взвод придет, бойцы, как есть, все расскажут. И тогда вы, сколько хотите, пишите. Сколько надо, популяризируйте...

— Я могу писать только о том, что сам видел, сам испытал, — ответил Гайдар таким голосом, словно ему в сотый раз приходилось объяснять одно и то же. — Если же я стану отсиживаться в штабах и отлеживаться в землянках в три наката, толку от меня будет мало.

— Что ж, — произнес комбат, сраженный убедительной простотой довода. — Раз вы считаете, что так надо, пусть так и будет. Но идти вам придется на общих основаниях. Так что сдайте, пожалуйста, начальнику штаба все бумаги, какие у вас с собой, документы и орден...

Разведчикам, их отправлялось человек пятнадцать, было сказано, что с ними идет писатель, и велено беречь его пуще глаза, чего бы это ни стоило.

Гайдар поздоровался с бойцами. Он был так же одет, как и два часа назад, только вместо полевой сумки у него через плечо висел планшет с картой, взятой у Прудникова.

Бобошко объяснил задачу. Аркадий Петрович проверил по карте маршрут, и разведчики тронулись.

Через полкилометра бойцы оказались возле нашего сторожевого охранения. И пока Бобошко договаривался о пароле на обратном пути, бойцы, забравшись в окопчик, закурили по последней.

Разведка движется по лесной дороге. Два человека впереди. Два — слева, два — справа. Остальные гуськом. «Через каждые 10 минут, без часов, без команды, по чутью, разведка останавливается. Упершись прикладами в землю, опустившись на колени, затаив дыхание, люди напряженно вслушиваются в ночные шорохи и звуки».

Впереди просвет. Мелькнул огонек. Донесся неясный шум.

— Где-то поблизости должно быть боевое охранение немцев, — шепчет Гайдар командиру взвода.

Бобошко кивает: он понял. Он подзывает рукой старшего сержанта и тоже ему что-то шепчет. Разведчики по двое расходятся. И хотя все они рядом, их не видно, и не слышно.

С Бобошко возле тропы остается Гайдар.

...Взвод вернулся под утро. Бойцы привели немецкого унтер-офицера, у которого нашлась великолепная карта, и принесли тяжело раненного Бобошко.

...Поначалу все проходило на редкость удачно. Унтера взяли бесшумно, но гитлеровцы быстро хватились его и бросились в лес, стреляя вдогонку. Шальная пуля угодила в командира.

Аркадий Петрович вернулся усталым. Он почти всю дорогу нес Бобошко. Новая гимнастерка его и галифе были запачканы землей. Ему, как и всем, пришлось много ползти.

Когда Гайдар, умывшись и приведя себя в порядок, открыл дверь в штабную избу, там допрашивали пленного. Унтер вел себя нагло.

— Он говорит, — испуганно произнес лейтенант-переводчик, — что мы можем сколько угодно цепляться за Киев. Только объединенные силы Германии и ее союзников уже заняли Москву.

Гайдар засмеялся:

— Смотрите, Иван Николаевич, что геббельсовская пропаганда делает: ведь врет, знает, что врет, но врет убежденно...

Пленного увели в штаб полка. Гайдар получил обратно сумку и документы. Расстегнув гимнастерку, стал привинчивать орден.

— Ну вот, теперь мне есть о чем писать, — произнес он.

А когда Аркадий Петрович вышел, старший сержант, замещавший теперь Бобошко, удивленно сказал:

— А писатель-то в нашем деле человек грамотный. Это он подсказал, где у немцев боевое охранение и где нужно брать «языка». Там и взяли.

Прошло уже полтора месяца, как я был в отряде, а я еще не участвовал ни в одном настоящем бою.

Аркадий Гайдар, «Школа»

«Наш батальон вступал в село.

Пыль походных колонн, песок, разметанный взрывами снарядов, пепел сожженных немцами хат густым налетом покрывали шершавые листья кукурузы и спелые несобранные вишни.

Застигнутая врасплох немецкая батарея второпях ударила с пригорка по головной заставе зажигательными снарядами.

Огненные змеи с шипением пронеслись мимо. И тотчас же бледным, прозрачным на солнце пламенем вспыхнула соломенная кровля пустого колхозного сарая».

Командир батальона Прудников находился за старым сеновалом. Он уже приказывал четвертой роте броском занять боевой рубеж, пятой — поддержать четвертую, а шестой — усилить фланг и держаться к локтю пятой.

Гайдар был рядом с Прудниковым. Так уж повелось, что, приезжая в полк, Аркадий Петрович шел не к Гавилевскому, а прямо во второй батальон, где он уже многих знал и где его знали тоже.

В то утро, когда был взят «язык», бойцы много и уважительно говорили: «Писатель, а не побоялся пойти в разведку, хотя его свободно вместо Бобошко могло ранить, а то и просто убить». Но красноармейцы еще больше удивились, когда днем с одной из рот Гайдар поднялся в атаку.

И когда только что начавшийся бой застал Аркадия Петровича на КП, он не стал искать шестую роту, которую считал своей, а расположился рядом с комбатом, понимая, что недаром ведь с этим насмешливо-спокойным в любой ситуации человеком связывает солдатская молва легендарную уже на фронте непобедимость второго батальона.

С доброй завистью старого военного наблюдал он за быстрыми и четкими распоряжениями Прудникова, видя и понимая, как много изменилось в армии за минувшие двадцать с лишним лет. Прежде командир, бывало, мог послать своих бойцов в бой, мог подбросить им подкрепление. В остальном они были неуправляемы: каждый действовал сам — до победы или поражения.

Сидя на земле, за ветхими стенами сарая, где фашистские наблюдатели не могли его видеть, Прудников через своего ординарца Кудряшова и связных отдавал приказания разведчикам, пулеметчикам, минометчикам, взводам связи и артиллерии.