Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 9

Капитан придвинул к столу табуретку и сел. В избе ни одного целого стекла. За окнами кое-где ещё дымятся кучи пепла и обгорелых брёвен. Фронт уже передвинулся далеко на запад, деревня стала глубоким тылом - деревня или то, что осталось от неё… Около уцелевшего здания школы санитарные машины и сестры в белых халатах. Пожарище зарастёт, дома отстроятся… Но эти детские глаза без улыбки!

Хозяйка поставила на стол чугун с картошкой и тихо сказала:

- Кушайте, милые! Больше вас угостить нечем.

Морщинистое лицо, бледноголубые, будто вылинявшие от слёз глаза…

- Спасибо, мать, - ответил капитан. - Садись, мы тоже угощать будем. Ну-ка, Федя, чем сегодня богат? Подсаживайся, Ромашов.

Лейтенант с чёрными усиками сел на скамью у окна, молоденький белобрысый ординарец наклонился к вещевому мешку.

На столе появились консервы и сахар, толсто нарезанные хлеб и колбаса. Капитан сделал приглашающий жест. Хозяйка сказала:

- Спасибо вам… товарищи!

Она как-то особенно бережно выговорила это слово. Капитан опять повернулся к Феде:

- Сладкого, сладкого дай! Ведь у нас шоколад был… Светлана, где же ты?

Но девочка, покосившись на стол, уже выскользнула из комнаты и стояла за окном, на крыльце, обхватив тоненькой рукой деревянные перила. Федя с запасом провизии в руках вышел вслед за ней и уселся на верхней ступеньке крыльца.

- А ну, садись! - он показал на ступеньку рядом. - Мы, товарищ капитан, здесь поужинаем. На свежем воздухе.

- Стеснительная она, - сказала хозяйка. Капитан спросил:

- Внучка?

- Нет, - понизив голос, ответила хозяйка, - её мать учительницей у нас… была… А отца ещё в сорок первом году… на фронте.

- У себя оставите?

- Не знаю, как и быть. Сами видите, какая у нас жизнь. Я всё хвораю. Да и учиться ей нужно.

- В детский дом надо устроить.

- Да, конечно.

- Странное дело, - сказал Ромашов, - как будто мы сегодня в тылу и на отдыхе, а Лебедев в медсанбате побывал.

- Какой Лебедев? - удивился капитан. -Наш Костя? Так ведь он в штаб пошёл за документами.

Молодой белокурый офицер со свежей повязкой на руке шёл, чуть заметно прихрамывая, через улицу от дверей школы. Федя вскочил со ступеньки крыльца.

- Товарищ младший лейтенант! Что это с вами?

Костя Лебедев вошёл в избу, смущённо улыбаясь.

- Что у тебя с рукой? - спросил капитан.

- Пустяки, товарищ капитан. Возвращался из штаба… Там два домика в лесу стоят, на отлёте. И вдруг бегут девушки: «Товарищ военный! У нас в погребе гитлеровцы!» Позвал ребят, взяли автоматы, кричим: «Хэн-де хох!». Двое вышли, руки подняли, а третий, эсэсовец, гранату бросил.

- Сильно задело?

- Да нет, маленькие осколки…

- Некстати всё-таки перед поездкой. Документы получил?

- Всё в порядке, товарищ капитан. Он вынул бумаги и положил на стол.

- Вот видишь, - сказал капитан, разглядывая документы, - с сегодняшнего дня ты уже и не в полку. Ты в Москву уехал, нет тебя уже здесь, ясно? Зачем тебя в этот погреб понесло, не могу понять! Без тебя никак не обошлись бы?

Костя опять виновато улыбнулся.

- А с машиной как?

- Утром, в пять часов, заедут за мной.

- Ладно, садись, поешь, отдыхай. Советую выспаться.

Хозяйка негромко сказала:

- У нас в избе тоже эсэсовец жил. Офицер ихний.

- Какой же он был? - спросил Ромашов.

- Ничего. Он как-то даже лучше других. Никаких особенных зверств не делал. Спокойный такой…

Она замолчала, будто вспомнив о чём-то очень страшном. Все смотрели на неё.

- Вот, помню, стоит как-то у крыльца, а на ступеньках Светланка сидела и мальчик соседкин, ещё поменьше. А он на них посмотрел и так спокойно, спокойно… даже как будто с жалостью говорит: «А ведь они не будут жить. Они нам не нужны. Нам ваша земля нужна. А люди нам не нужны…» И пошёл к себе в комендатуру…

Лицо капитана побагровело. Он стукнул по столу сжатым кулаком:

- Врёт! Гадина! Фашист! Будут жить наши дети!

Он резко отодвинул табуретку и заходил по комнате.

- Светлана, пойди сюда! Быстрым шёпотом он сказал Косте:

- Костя, будь другом, девчурка тут одна, сирота, отца и мать убили. Захвати оё с собой в Москву, в детский дом устрой… Сделаешь?

Девочка уже вошла в комнату и остановилась около капитана. Он провёл рукой по её волосам.

- Хочешь в Москву поехать, Светлана, в детский дом? Будешь учиться. Вот этот дядя утром уезжает и тебя отвезёт. Нравится он тебе? Поедешь с ним?

Теперь Светлана повернулась к Косте. Она увидела загорелое, румяное, совсем ещё мальчишеское лицо и приветливые глаза, светлокарие, с тёплыми золотыми искорками.

- Поедешь?

- Поеду.

- Ну и прекрасно! Понравился, - значит, всё в порядке.

Капитан вынул трубку и чиркнул зажигалкой.

- Я пойду пройдусь немного. А потом - спать.

Он вышел на улицу. Федя, стоявший у окна снаружи, сочувственно поглядел ему вслед.

- Расстроился наш капитан, - сказал он хозяйке, - у него у самого жена и дочка неизвестно, живы ли, нет ли. Три года ничего о них не знает.

- Его дочку Галей зовут, и она блондинка? - полувопросительно сказала девочка.

- А ты откуда знаешь? - удивился Ромашов.

- Так. Мне показалось. Федя шутливо сказал:

- Ишь ты! «Блондинка»! Слова-то какие употребляет!

Девочка полыхнула на него чёрными глазищами:

- А вы разве этого слова не употребляете? Федя с добродушным удивлением повторил:

- Ишь ты! Зубастая, как я погляжу! - Потом сказал: - Что же это ты, Светлана? Я только здесь, на крыльце, заметил. Эсэсовца твоего мы прогнали, а пуговицы у тебя на кофточке самые что ни на есть гитлеровские, фашистские!

Светлана молча подошла к комоду, схватила ножницы и с видом сосредоточенной, недетской ненависти одну за другой отрезала все пуговицы.

Светлана проснулась ночью. Это было очень приятно - проснуться.

Прежде бывало так: увидишь во сне что-нибудь хорошее, а откроешь глаза - и сразу всё, всё вспомнится!… И хотелось опять заснуть поскорее. Теперь засыпать не хотелось. На печке было тепло и сухо, не то что в землянке-погребе.

Приятно было слушать дыхание спящих людей, шаги часового за окнами и думать: «Наши!» Это слово привыкли произносить с горячей надеждой, любовью и ожиданием: «Когда наши вернутся», «Наши идут», «Наши близко».

И вот наши здесь, совсем, совсем близко… рядом! Светлана вдруг почувствовала, что в комнате ещё кто-то не спит.

На кровати дышали ровно - там лежал капитан. В углу было тоже спокойно, там - Ромашов, тот, с тёмными усиками, а дальше Федя.

А вот на лавке у окна кто-то вздохнул и перевернулся с боку на бок… чуть слышно скрипнула доска. Не спит Костя, румяный лейтенант, с которым она завтра поедет в Москву.