Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 3 МАРТ

Летишь, бывало, из школы и представляешь, какое лицо будет у Нины Александровны, когда увидит она твою пятерку. Или еле бредёшь, когда в дневнике плохая отметка, и с тоской думаешь, как покажешь её Нине Александровне. И знаешь, ругать она не будет, только посмотрит на тебя и скажет: «Ну что ж, спасибо». Это её «спасибо» было для нас горше всего.

…Вот я больна. У меня сильно болит бок, кажется, начинается плеврит. Я лежу в постели и слышу, что делается вокруг. По коридору тащат что-то тяжёлое, наверно, декорации: сегодня в детском доме вечер. В зале кто-то играет на пианино, слышен топот - там уже танцуют. И мне так жалко себя: все про меня забыли, никому до меня нет дела, а я такая больная и слабая, мне даже дышать больно! Я слышу, как отворяется дверь. Это Нина Александровна. Я зажмуриваюсь. Всё равно она сейчас уйдёт, станет она тут сидеть, мало ли у неё других дел. Вот если бы у меня была мама… Нина Александровна трогает мой лоб, подвигает стул, садится. Всё равно уйдёт, растравляю я себя. Тихонько скрипит дверь. Ну вот, это за ней! «Пусть начинают без меня», - шёпотом говорит кому-то Нина Александровна. Ну, не сейчас, так позже, упрямо думаю я, не будет же она сидеть тут всю ночь… Ночь длинная, тяжёлая, душная. Я засыпаю, просыпаюсь в ужасе: она ушла? Но в полумраке я вижу Нину Александровну, она суёт мне под одеяло что-то тёплое. Грелка, догадываюсь я, и снова засыпаю. К утру мне становится легче. Нина Александровна всё ещё сидит у моей постели.

…Лето. Лагерь. Наш отряд собирается в трёхдневный поход. «Только смотрите, - говорит Нина Александровна, - что бы там с нами ни приключилось, - не хныкать. А случиться может всякое. Тигров и леопардов, правда, не обещаю, но вот дождь - вещь вполне реальная». «Подумаешь, дождь, - говорим мы, - пусть!» «Он может зарядить на все три дня». «Пусть!» «Но дождь ещё не всё, может быть и гроза с громом, молнией, с отчаянным ливнем». «Пусть!!!» - кричим мы. Мы жаждем грозы, ливня, самума, смерча, шторма, мы хотим доказать Нине Александровне, что нам всё нипочём.

И вот она в белой панаме, в простых мальчишечьих ботинках, с рюкзаком за плечами шагает с отрядом. Она останавливает нас у лесного озера, и мы слушаем рассказ об обитателях воды. Мы смотрим в ночное небо, и Нина Александровна рассказывает нам о планетах и звёздах. Мы останавливаемся у памятника воинам-героям, и наша воспитательница рисует перед нами картину боёв, которые происходили тут, боёв за нашу жизнь, за наше счастье… И мне кажется, нет такого камня, такой травинки, такого исторического события, которые были бы незнакомы нашей Нине Александровне.

По правде сказать, я и сейчас продолжаю так думать. Недавно я как-то сказала об этом Нине Александровне. «Ох, Зина, - ответила она мне, - как можно так заблуждаться! Я знаю очень мало по сравнению с тем, что я должна знать, чтобы быть настоящей воспитательницей. Может быть, меня извиняет только то, что я стараюсь узнавать».

Я окончила седьмой класс, поступила в педагогическое училище и осталась жить в детдоме. Придёшь, бывало, с занятий и ищешь по всему дому Нину Александровну. Она в классной комнате занимается с ребятами. Обернётся сердито: что ещё там такое? Поднимешь руку с растопыренными пальцами: пятёрка, мол. Она вся просияет. А вечером обязательно разыщет тебя, расспросит обо всём и сунет в руку конфету или яблоко.

«Ну ладно, ладно, знаю, что ты уже взрослая, студентка, а всё-таки съешь…»

У Нины Александровны сейчас новые воспитанники: тридцать мальчиков и девочек, которых она учит быть честными, добрыми, трудолюбивыми, как учила когда-то нас. Если бы собрать всех воспитанников Нины Александровны, то, пожалуй, тесным оказался бы наш просторный детский дом.

Всё, что есть в моём детстве и юности светлого и прекрасного, связано с чудесным человеком - моей второй матерью Ниной Александровной Заневской.

3. Головачёва,

воспитательница детского дома № 21,

город Москва.

Мама - это первое слово, которое ты произнёс. И первое лицо, которое ты начал узнавать, которому стал улыбаться, - это лицо твоей мамы. И первый в своей жизни шаг ты сделал, держась за руку своей матери… Даже если у тебя очень много друзей, наверно, никто из них не обрадуется твоему успеху больше, чем мать, и никто больше неё не опечалится, если с тобой стрясётся какая-нибудь беда. И как бы много она о тебе ни заботилась, как бы ни была преданна тебе, она не требует награды за это: она мать и не может поступать иначе. Если случалось тебе с ней надолго расставаться, ты, вероятно, чувствовал, как тебе её не хватает и как хорошо, когда она рядом с тобой. Но когда вы вместе, всегда ли ты ценишь это?

Мы напечатали здесь пять писем. В этих письмах наши читатели рассказывают о том, как любят и ценят они своих матерей. Но вот ещё одно письмо, шестое. Его написала московская девочка, имя и фамилия которой нам неизвестны. Мы знаем только, что она учится в 605-й школе.

«Я очень люблю каток, - пишет неизвестная девочка. - Никакая сила не может удержать меня дома в воскресенье. Один раз мама не позволила мне идти на каток (для этого была важная причина), но мне ужасно не хотелось сидеть дома, и в конце концов мама отняла у меня коньки. «Ах, так! - сказала я. - Тогда уж я ни за что не останусь!» И я ушла и весь вечер прокаталась на чужих коньках… До сих пор не могу забыть, какое было лицо у мамы, когда она мне открыла дверь. Это - самое плохое воспоминание во всей моей жизни».

Мы верим девочке. Такое воспоминание может долго мучить человека. Пройдёт много времени прежде, чем оно изгладится из её памяти. А может быть, воспоминание это всегда будет жить в её душе, и, даже став взрослой, она будет с болью и стыдом вспоминать, как когда-то в детстве обидела свою мать.

От всего сердца желаем тебе никогда не испытывать таких минут. Пусть ни сейчас, ни после, когда ты вырастешь, ты не сможешь упрекнуть себя ни в одном дурном, неуважительном поступке по отношению к твоему лучшему другу - матери. Пусть никогда никакая горечь не примешивается к твоим мыслям о её доброте и заботливости, о её всегда открытом для тебя сердце. И если до сих пор случалось тебе хоть изредка, хоть невзначай быть невнимательным к своей матери, скажи себе: этого больше не будет.

Твоя мама - большая труженица. Но занимается ли она домашним хозяйством, работает ли счетоводом или врачом, дояркой или учительницей, кондуктором или агрономом, она всегда помнит о тебе, заботится о тебе. Она сидит возле твоей кровати, когда ты болен, она хлопочет о том, чтобы в январе у тебя была ёлка и чтобы летом ты хорошо отдохнул. Она не забывает отдать в починку твои башмаки и сшить для тебя тёплые рукавицы. Её любовь всегда деятельна. И если ты бежишь усталой маме навстречу и помогаешь ей снять пальто, если ты не даёшь ей пойти на кухню и сам разогреваешь обед, если ты помогаешь в домашних делах и делаешь всё, чтобы доставить маме радость и покой, - не считай это своей заслугой: это твой долг.