Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 10 Октябрь

Стихи 3. Телесина

Рис. Е. Ребиковой

Новая улица

Видали вы улицу

Сплошь без домов?

Не может же улица

Быть без домов!

Строители-плотники взялись за дело,

И всё под руками

У них закипело.

От ранней зари

До вечерней поры

Их пилы звенят

И стучат топоры.

Дома появились.

Но дело не в том;

Раз нету двора,

То какой это дом?

Чтоб прямо к порогу

Дорога вела?!

Чтоб прямо на улице

Тыква росла?!

Где ж будет для нашего

Пса конура?

И где же играть,

Если нету двора?!

Строители-плотники

Взялись за дело,

И всё под руками

У них закипело.

Как только на улице

Встали дома,

Она дворы

Поделилась сама.

Но двор без забора -

Какой это двор?

Для хмеля ползучего

Нужен забор.

Не будет забора,

На что будет мать

Порожние крынки

Тогда надевать?

А я? Вдоль чего я

Прутком поведу,

Когда в нашу новую

Школу пойду?

Строители-плотники

Взялись за дело,

И всё под руками

У них закипело.

Строители-плотники

Подняли стук -

И вот появились

Заборы вокруг.

По заборам потом

Заиграл я прутом:

Тра-та-та-та -

Красота!

Перевод Р. Юлисовой

(С еврейского)

Наш новый дом

Мы перебрались в новый дом,

Я обошёл его кругом.

Крылечко спряталось в саду,

А наши окна на виду.

Нет старой хатки маленькой

Со сломанной завалинкой.

Стоит наш дом прекрасный

На кирпичах на красных.

Стены не кривые,

Каждый угол ровен -

Из широких, крутобоких,

Светложёлтых брёвен.

Шарик, друг наш давний,

Бродит у крыльца.

Крашеные ставни

Цвета огурца.

Глаза я поднял выше:

Под черепичной крышей

Воробьи сидят,

На меня глядят.

Мы перебрались в новый дом,

Я весь его измерил.

Налево дверь,

Направо дверь,

Всего лишь три шага отмерь -

И ты стоишь уже теперь

У самой главной двери.

Я дверь налево распахнул -

Из русской печи жар дохнул.

Чугунок со щами,

С мясом, с овощами,

Гречневая каша -

Это кухня наша.

Я дверь налево растворил,

Кто стены мелом побелил?

Мы спим не на полатях -

На городских кроватях,

Дощатый пол окрашен -

Это спальня наша.

Я три шага отмерил,

Открыл большие двери.

Посмотри, как высок

Расписной потолок!

Занавески новые,

Стулья все дубовые.

Сталин на портрете

Лучше всех на свете,

Он рукой мне машет…

Это зала наша.

Перевод Р. Юлисовой

Столб

Против нашего двора,

За калиткой прямо,

Два колхозника вчера

Столб вкопали в яму.

Повозились поутру

С ним они порядком,

Ободрать пришлось кору,

Чтобы стал он гладким,

Снизу вымазать смолой

Этот столб сосновый,

Чтоб стоял в земле сырой,

Как в калоше новой.

Столб глубоко в землю врыт,

Твёрдо стал на месте.

Плотно сверху он прикрыт

Колпаком из жести.

Вот монтёр кусачки взял,

Провода нарезал,

К сапогам он привязал

Когти из железа.

Он вцепился ими в ствол

Хваткою медведя,

К нам два провода отвёл,

Два отвёл соседям.

На изогнутых крюках

Чашки из фарфора,

Ласточки на проводах

Защебечут скоро.

Во дворе сгустилась тень,

Ночь пришла - и всё же

В нашем доме ясный день,

У соседей - тоже.

Лампы тусклый свет погас:

В ней нужды не стало.

Электричество у нас

Ярко заблистало.

Перевод Т. Спендиаровой

Рассказ Андрея Шманкевича

Рис. Евг. Васильева

Азовское море - мелкое море.

Ну что это за море, если целый километр надо идти, чтобы окунуться? Чуть не у самого горизонта стоит в море подорванная немцами землечерпалка; кто не знает, подумает, что она наплаву, а на самом деле она крепко сидит на илистом грунте, дожидаясь, когда у эпроновцев дойдёт до неё очередь. Правда, около землечерпалки человеку с таким ростом, как у Ванька Четверикова, будет с ручками, и даже Сергею Комаревцеву там с головкой, но всё равно, что это за море - пять километров от берега, а глубины сажень!

Конечно, есть в порту приличные глубины. До войны та самая землечерпалка каждый год выбирала грунт у полукилометрового причала и на подходах к нему, чтобы рыбацкие суда могли свободно швартоваться и выгружать улов. Но немцы сожгли настил, и теперь попасть в дальний конец причала, чтобы выкупаться и половить рыбу, можно было только по обгоревшим сваям да по острым, скользким камням, залитым на полметра водой.

Азовское море - рыбацкое море.

Хотя моряки дальнего плавания и подтрунивают порой над азовцами, сочиняя побасенки, вроде такой: «А мы тэж, бывает, по недилям плаваем и берега не бачим, бо… камыши кругом. И мы тилько и слышимо, як по хуторам собаки гавкают…», - сами азовцы относятся к своему мелкому рыбацкому морю с большим почётом и уважением.

А ребята - юнги из Приморской школы юнг - просто влюблены в своё море. Доказательством такой любви может служить и то, что Ванёк Четвериков вернулся из отпуска на десять дней раньше срока. Он так и заявил встретившему его завхозу Степану Петровичу:

- По морю соскучился…

На это завхоз сказал:

- Очень приятно… А где ты думаешь довольствоваться эти десять дней? Сам знаешь: камбуз на «Волге», а «Волга» в плавании.

Ванёк только вздохнул в ответ. И не потому, что боялся остаться десять дней без довольствия; на это он ответил коротко: «Рыбу буду ловить»; вздохнул он при напоминании о «Волге», красавице мотошхуне, белой, как пена прибоя, лёгкой, как чайка, проворной, как дельфин… Плавает сна сейчас по Чёрному и Азовскому морям без него, без Ванька Четверикова. Что ж поделаешь, он ещё только первокурсник, только перешёл на второй.

А по морю действительно Ванёк соскучился. Он и но предполагал, что за год так полюбит его. Правда, была тут ещё причина, почему он рано приехал из отпуска: хотелось ему хоть несколько дней посидеть с удочкой. Во время занятий и некогда было и боялся Ванёк, что ребята поднимут на смех. Было у них такое суждение, что человеку, решившему стать капитаном или механиком рыбацкого судна, просто неприлично сидеть с удочками и ловить бычков. А вот во время отпуска, да ещё в пору, когда запрещён промысловый лов, тогда даже взрослому рыбаку не зазорно посидеть с удочкой - никто ничего не скажет…