Эдуард Пашнев - Мальчики и девочки (Повести, роман)

– Так! – многозначительно произнес математик, входя в класс. – Все на месте? И Надя Рощина?! Какая приятная неожиданность! Я думал, она не придет.

– Почему вы так думали? – спросила Надя.

– Ну, перекличку мы сделаем потом, – радостно потирая руки, сообщил учитель классу, – а сейчас почитаем газетку. Вот тут одна из наших учениц, давая интервью, в частности сообщила, что точные науки ей, вероятнее всего, не понадобятся. Вот тут, – и, отчеркнув слова, он похлопал по газете рукой, но читать не стал. – Так, Рощина?

– Да, я так говорила, – ответила Надя, поднимаясь и чувствуя неприятное покалывание в сердце. – Я так считаю. Я собираюсь поступать во ВГИК или в полиграфический, точные науки мне там не придется сдавать на экзамене. Это я и имела в виду…

– Значит, я напрасно сюда прихожу? – В голосе учителя прозвучали ничем не прикрытые обида и разочарование.

– Почему вы так должны понимать мои слова? Я говорила об институте, но это когда еще будет! А пока я учусь в школе и обязана знать все, что вы задаете. А когда не знаю, получаю двойку.

– Значит, ты оставляешь за мной право ставить тебе двойки? Ну и прекрасно. Тут вот еще сказано, что твой любимый художник Боттичелли. Так это?

– Да, – недоумевая, ответила Надя.

– А как тебе нравится Жергонн?

– А кто это?

– Математик, геометр. Мне кажется, мы с вами проходили метод Жергонна, когда строили окружность, касающуюся трех данных окружностей. Но для тебя это, конечно, слишком сложно. Ладно, выходи к доске, возьмем у тебя полегче интервью.

Он оставил газету на столе и отошел к окну, освобождая Наде место у доски. С неприятным чувством неловкости и побаливающим сердцем Надя вышла к доске и взяла кусочек мела.

– Чертить тебе ничего не придется, – сказал Михаил Назарович, – мы не смеем тебя утруждать. Что бы у тебя полегче спросить? Ну, скажем, что такое ромб?

– Ромб, – начала отвечать Надя, не глядя на учителя, – это геометрическая фигура.

– Что?! – удивленно вытянулось его лицо.

– Геометрическая фигура, – повторила она тихо.

– Фигура с руками и ногами, да? – мстительно спросил учитель и попятился назад с такой силой, что чуть не выдавил подоконник наружу. Его острый аскетический подбородок презрительно заострился.

– Ромб, – поправилась Надя, – это такое геометрическое тело, у которого…

– Что? – совсем уж преувеличенно изумился Михаил Назарович.

– Тело, – машинально повторила Надя.

– Ну, давай, давай…

Он крепко обхватил себя обеими руками, показывая, что теперь непременно ее выслушает, какую бы глупость она ни сморозила. Но девушку оскорбило его пренебрежительное «давай-давай», и она замолчала, хотя поняла, в чем заключается ошибка. Он требовал, чтобы она точно по учебнику дала определение ромбу.

– Антонов, внеси ясность, – сказал Михаил Назарович.

– Ромбом называется четырехугольник, у которого все четыре стороны равны, – быстро ответил аккуратный, всегда подтянутый А. Антонов.

– Садись, пять, а у Рощиной мы спросим… Что такое?

На предпоследней парте поднялся во весь рост Чиз и бросил на пол со всего размаха портфель с книгами.

– Что такое? – крикнул учитель.

– Извините, Михаил Назарович, – подобострастно сказал Чиз, – у меня замок у портфеля не открывается. Я подумал, если его бросить, может, откроется. Кажется, открылся, – нагнулся он.

– Забирай свой портфель и вон из класса.

Эти его слова подняли Ленку, и она в порыве вдохновения тоже грохнула свой портфель в проход.

– Что такое? И у тебя замок?

– У меня два замка, – с вызовом ответила она. – И оба не открываются. Я не знала, что есть такой способ.

– Ты тоже можешь оставить класс. У кого еще замок?

Ребята молчали. Чиз и Ленка, гордые собой, покинули класс, Надя получила разрешение сесть на место. Она понимала, что война объявлена и что у нее есть союзники.

На другой день учитель и ученица сделали по одному шагу. Михаил Назарович не пожаловался директрисе на Игоря Сырцова и Лену Гришину, он написал родителям Нади короткое письмо: «Прошу обратить внимание, ваша дочь рискует закончить четверть с тройкой по алгебре и с тройкой по геометрии!!! В то время как способности ее позволяют рассчитывать на более высокий балл».

Надя, в свою очередь, готовясь к очередному номеру «КОС», еще раз перечитала маленькую книжечку Ивана Пущина, в которой тот рассказывал о лицейских годах Пушкина. Эта книжечка должна была помочь ей объясниться с Михаилом Назаровичем. Со свойственной ей художнической принципиальностью Надя видела всю педагогическую беспомощность талантливого математика. Он старался выработать у своих учеников навыки для решения сложных задач, превышающих объем знаний любого самого способного ученика из такого же класса любой другой не математической школы. Он не мог понять: что хорошо для А. Антонова, не нужно Наде Рощиной. В таком же классе любой другой не математической школы Наде за ее знания ставили бы пятерки и четверки, а здесь она получала тройки и была вынуждена ходить на дополнительные занятия.

По сути дела, по-настоящему легко и радостно на уроках Михаила Назаровича чувствовал себя один А. Антонов. Он побеждал на олимпиадах, читал специальные книги и даже в художественной литературе ухитрялся находить числовой интерес. Иногда, довольный собой, загадочно улыбаясь, А. Антонов поднимался, поправлял одним пальцем очки и говорил с нарочитым недоумением:

– Михаил Назарович, я у Гоголя читал и что-то не понял. По-моему, наврал классик.

– А что такое? – сразу оживал учитель.

– «Портрет» помните? Я читал «Портрет» Гоголя. Ну. там разные переживания, это все понятно. А вот в раме художник нашел сверток, в котором была тысяча червонцев. По-моему, этого не может быть. Как вы считаете?

– А ты как считаешь? Иди к доске, вместе проверим. Сколько примерно весит одна монета?

– Я знаю точно, я узнавал, – скромно опустив глаза, говорил А. Антонов, – старинный червонец весил 88 4/11 доли. А тысяча червонцев весит 920 золотников, почти десять фунтов. Толщина монеты – примерно возьмем полмиллиметра. Таким образом сверток получается длиной почти в полметра.

А. Антонов, говоря это, быстро набрасывал на доске цифры, красуясь четкостью решения и упоминая, как само собой разумеющееся, незнакомые всем остальным доли, золотники и фунты.

Требуя от всех учеников такого же интереса к своему предмету, Михаил Назарович приносил в жертву А. Антонову Надю Рощину и весь класс. Сам он этого не сознавал, и подсказать ему никто не мог. Кому бы пришло в голову упрекать учителя, который, не жалея свободного времени, приходит на дополнительные занятия с отстающими и добивается от учеников более творческих, более серьезных знаний алгебры и геометрии.