Лена Петсон - У Ромео нет сердца

– Разве ты сама не делаешь все, чтобы жить так же? – подаю голос я.

– Сорри, сейчас не готова это обсуждать. Хочу лишь сказать, что у нас с Марком никого нет. Отец вкладывает всего себя в фильмы и маму. Чего-чего, а брать она умеет…

– Марин…

– Ты думаешь, что я сейчас несу бред? Просто устала, просто выпила или еще чего… нет! Я думаю об этом всегда, все двадцать четыре часа в сутки. И даже не могу представить, что чувствует Марк. Просто так ведь не разбиваются три раза и не выбирают женщин вроде Лизы или этой, прости господи, Иры, – завершает она с брезгливостью.

– Марин…

– Это ж диагноз! Три раза он чуть не лишился жизни, а ей все мозг не включить, понимаешь? Даже не посмотреть в сторону сына…

– Марин, пойдем чай пить. Мы промокли.

Она смотрит на меня, плачет и своих слез не замечает. Это не слезы актрисы, слезы сестры. Никогда не думала, что в Маринке столько любви.

– Извини, я не пойду к тебе, – говорит она. – Я не смогу посмотреть Димке…

– Хорошо, пойдем в кафе, – перебиваю я, не желая слушать слов сожаления.

– Куда нас с тобой таких пустят?..

Я смотрю на нас… Вымокших насквозь, в прилипшей к телу одежде, с уставшими от переживаний лицами. Мы обе всегда боялись подобных разговоров по душам, однако мы слишком долго шли к такому финалу, слишком хотели его, поэтому очень быстро находим простое решение…

Подъезд нашей пятиэтажки выглядит так, будто декораторы специально подготовили его для съемок военного фильма. О том, что эти стены когда-то были окрашены в темно-зеленый цвет, напоминают лишь островки вздыбившейся краски, все остальное уже давно отвалилось. Те, кто когда-то старательно выцарапывал на этих стенах различные умности, давно выросли и обзавелись не только детьми, но и внуками. Те, кто писал непристойности, – давно вымерли вместе с мамонтами.

Мы садимся на грязные ступени лестницы под одним из таких шедевров. Я не уверена, но, кажется, рядом с Маринкиным ухом красуется изображение того, что физиологически отличает мальчиков от девочек. О чем я думаю? Да о чем угодно, лишь бы снять это утомительное напряжение…

– Это он попросил меня подружиться с тобой, – говорит она.

– Марк?

Маринка смотрит мимо меня и продолжает:

– В то время мне было все равно, кто ты… лишь бы ты ему нравилась. Лиза, честно говоря, к тому времени очень достала и Марка, и меня. Знаю, о мертвых не говорят плохо, но она была безбашенная абсолютно, с этим ее вечным желанием быть лучшей и не такой, как все, – еще хуже нашей матери. Все эти ее кружевные платьица, вечные диеты, истощение – лишь от желания выделиться.

– Странно, – говорю я, ухмыляясь. – Мне всегда казалось, что она ангел…

– Ангел? – Маринка впивается в меня стеклянным взглядом. – Кстати, да. Я думала об этом. Может быть, все дело и в нем… он слишком расслабляет своих девок. Сам-то он точно уверен, что всех ангелов превращает в демонов. Вот и тогда попросил меня выяснить, насколько ты ангел.

– То есть? Что попросил? Зачем? – вопросы сами сыплются из меня.

– Ну, как зачем… ты ему понравилась. Уж не знаю, чем ты его зацепила. Сказал, что ты странная, ходишь-бродишь, улыбаешься. Девушки со странностями его всегда впечатляли…

– Значит, странная… – улыбаюсь.

– А ты, типа, думаешь иначе? – впервые за сегодняшнюю встречу Маринка тоже улыбается. – Но у меня для тебя есть радостная новость – Лиза была еще страннее. Я бы даже сказала, гораздо страннее.

– Зачем ты сейчас рассказываешь мне об этом?

– Просто с нее все началось. Не знаю, специально или случайно, она подслушала наш с Марком разговор о тебе и – прикол! – решила умереть! Согласись, это даже покруче моей мамы. Заодно она решила забрать с собой и Марка. Шекспир какой-то… Вернее, Островский. «Так не доставайся же ты никому»…

– Почему ты говоришь мне об этом?

– Сейчас Марк совсем запутался, и вместе с ним запуталась я. Хуже этими своими рассказами я уже никому не сделаю. А то, что ты партизан, я уже давно поняла, – говорит она и встает. – Надеюсь, вам это поможет.

Маринка уходит, я остаюсь сидеть на ступеньках. В смятении, в отчаянии… Со своими мыслями и его ключами.

Кто-нибудь может определить границы эмоциональных состояний? Вот тянутся минуты одиночества, потом знакомство, общение и дальше по накатанной… Тысячи мыслей, дел, каких-то мелких и мелочных обстоятельств то сближают нас друг с другом, то заставляют отдаляться. И вдруг становится невозможным отделить «до» и «после». Чем я жила, о чем думала, о чем мечтала и на что надеялась до встречи с ним? Где дверь, через которую человек однажды входит в твою жизнь – и кажется, что он был там всегда?

– Зря пришла.

Голос его звучит неуверенно, и я понимаю – на самом деле он очень ждал меня. Марк был несчастлив без меня. И теперь, когда я здесь, рядом, у меня есть масса времени, чтобы дождаться, когда он, наконец, расскажет мне о самом главном. Я жду.

– У нас опять ничего не получится, – говорит он.

Я молчу.

– Как и прежде, я ничего не могу тебе дать. Я никто. Все, что я мог, – это трахаться и красиво улыбаться. Теперь и этого не дано…

Такая прямота способна сбить с ног даже парня. Наверное, я должна устроить истерику: вспылить, как девочка, уточнить, кто и что у него отнял и что за ерунду он несет. Я улыбаюсь, присаживаюсь на корточки рядом с коляской, смотрю ему в глаза. В данный момент мне не хочется разговаривать с ним – да и вообще ни с кем. Слова придают чувствам излишнюю определенность, я не хочу загонять в рамки нескольких фраз все то, что есть между нами. Если бы я была хоть немного смелее, прижалась бы губами к его уху и прошептала: «Марк, Марк, Марк».

– Есть хочу, – говорю я и резко встаю. – Ты не обидишься, если я пойду на кухню и что-нибудь приготовлю?

Расчет оказывается верен. Моя наглость снимает с его красивого лица очередную маску – и я вижу, что на самом деле он очень рад, что я останусь. Или мне кажется…

– Да, конечно. Там вроде бы есть какие-то продукты.

– Я разберусь.

Он смотрит на меня неподвижным взглядом – и мои часто хлопающие ресницы выдают меня вместе с моим неуемным волнением. Уверенность – вот в чем я всегда испытывала недостаток. И, как ни старалась при встречах с Марком сказать «а», выговорить потом «б» не получалось. Вот и сейчас я слишком игриво, чтобы это выглядело естественным, подмигиваю ему и выхожу из комнаты.

Итак, он мне рад – это хорошая новость, но слишком опустошен, чтобы показать это. Дважды два. Вот такая высшая математика, – смеюсь над собой я. Безумный смех подступает к горлу. Пытаясь побороть истерику, оглядываюсь вокруг.

Эта кухня светлая и просторная… ничто в ней не напоминает тесноту и темноту той ночи, но всего несколько шагов – и воспоминания догоняют меня: я вновь чувствую вкус наших задыхающихся, бесконечных поцелуев, настойчивость и нежность Марка, ритм наших бьющихся сердец…