Николай Тихонов - Военные кони

— Погибать нам с тобой, Бетховен, — бормотал Коршунов, ободряя шлепками уставшего коня, — не успеешь ты и консерваторию увидеть, как скатимся мы с тобой в тартарары.

Здесь из чёрного неба выбежала луна, жёлтая, кривая, очень подозрительная. Вздох облегчения пронёсся по рядам. Стало светлее, но не легче. Сзади в лесу стреляли немцы и трещали пожары. Внизу шли всё те же пропасти в шестнадцать этажей. Лошади испуганно жались друг к другу, всадники боялись глядеть вниз.

Смятение остановило первых. Люди соскочили с лошадей и прислушались. Без конца вперёд уходили две колеи рельсов и скрывались за поворотом. Коршунов прислушался. Тихий, язвительный свисток пронёсся далеко впереди.

Стало ясно, что идёт поезд. Что за поезд? Броневой, что ли? Людям стало сразу холодно и неуютно. Все спешились и топтались на месте. Но уже раздавались успокаивающие голоса:

— Товарищи, без паники. Переходи все на одну колею — направо, очисти левый путь. Веди лошадей в поводу — огладь тех, что боятся.

Приказания смолкли. Впереди уже вырисовывалась чёрная фигура паровоза. Он дышал так горячо, что далеко в стороны отлетало его дыхание. Он с каждым шагом становился всё страшнее и больше, точно шёл сразу по двум колеям, во всю ширину полотна.

Вдруг передние остановились. Перед ними лежал решётчатый скверный железнодорожный мост. Первый конь шагнул, попал ногой между досок, упал; ушиб колени и стал биться. Ему помогли встать и пройти, но следующие кони идти отказались.

Паровоз вырастал, как чудовище. Он уже шипел, и искры вихрем кружились над ним. Лошади стали трясти ушами, брыкаться. Наступила паника. Самые храбрые растерялись. Лошади не хотели идти на мост и заезжали, толпясь, даже на рельсы, по которым мчался паровоз.

Тогда Коршунов протиснулся вперёд, вынул флейту, и тихая песенка «Осенняя луна в огороде» зазвенела в сыром тяжёлом воздухе.

Это была любимая песенка Бетховена. И тут случилось то, о чём долго потом рассказывали люди в полку. Бетховен забыл усталость и испуг и шагнул решительно за Коршуновым, точно он шёл по знакомому полю. И за ним повалила в каком-то особо затаённом молчании конская громада. Лошади шагали непрерывно, потели от испуга, спотыкались, сдерживая крики, и шли вперёд.

Паровоз поравнялся с ними. Он вёл только один вагон. Это ехали взрывать водокачки. Машинист убавил ход, и паровоз скользил бок о бок с лошадьми, презрительно фыркая им в спину.

Наконец он проехал, и гул голосов, брани, радостной и задорной, шёл ему вслед, как песнопение.

— Нашёл место, где идти, — ворчали гусары, — чуть всех не передавил.

— Вот так орехи! — отвечал Бабка-Малый. — А где ж ему, кроме рельс, идти? Ну, ты не наезжай. Какого чёрта твой конь хряпает сено у меня! Придержи!..

Коршунов спрятал флейту, облизал сухие губы, обернулся к Бетховену, поцеловал его в морду и сказал, влезая в седло:

— Это тебе, брат, не опера!

Остановились они в баронском имении, недалеко от того городка, где фотографировали Бетховена. Имение было барское и большое, но хороших вещей в нём нашли мало. Все хорошие вещи барон, перед тем как сбежать, собрал и запер в больших, каменных сараях.

Потом пришли к сараям латыши, баронские батраки, отбили замки и всё поделили между собой — от баронских подушек, набитых мягким пухом, до штампов, которыми метят пни…

— Бабка-Малый, — сказал приятелю Коршунов, — я соскучился по хорошим людям… Махнём-ка в городок.

— Махнём, — ответил Бабка-Малый, — поедем и позвеним там немного.

В городке уже толкались и драгуны и гусары, и число их к вечеру сильно увеличилось. Это значило, что около городка собирают на отдых всю дивизию.

Оба гусара подъехали к трактиру, чистенькому и маленькому. Они подъехали с чёрного хода, чтобы привязать лошадей на дворе. На дворе палили поросёнка. Один держал поросёнка за задние ноги, другой за голову. Под поросёнком трещал огонь, и вокруг пахло жареным волосом. Сильный осенний ветер колебал пламя. Два полуголых дерева качали укоризненно ветвями.

Гусары привязали лошадей так близко к окну, что морда Бетховена заглядывала в трактир с большим любопытством.

Когда Коршунов открыл дверь в единственную залу трактира, он увидел, что за двумя сдвинутыми столами сидит среди драгун Франтов.

Драгуны расположились как дома. Шашки и винтовки были прислонены к стене. Очевидно, они только что побывали в разъезде. Латыш с баками, тот самый, что приглашал Коршунова дать представление, угощал компанию.

— Здорово, гусары, — закричал Франтов, — хлеб да соль, чтоб не подавиться!..

— Здорово, драгуны! — отвечал Бабка-Малый. — Откуда вас принесла нелёгкая?

Обменявшись такими любезностями, гусары заказали себе чай. Девушка с толстыми и красными щеками принесла им чайник и два стакана.

— В охотку выпью, — сказал Коршунов, налил на блюдечко кипятку, повалил стакан, сполоснул и не спеша нацедил чаю.

Но едва он сделал глубокий глоток, как его лицо перекосилось, и он стал плеваться на обе стороны.

— Что это такое? — закричал он наконец. — Чем здесь поят? Что это такое? Куда мы попали? Это трактир или это аптека?

Тогда Бабка-Малый отхлебнул со своего блюдечка, и его лоб перекосило морщинами. Он отставил стакан и вылил всё блюдечко в полоскательницу. Чай был и горячий, и холодный вместе. По краям горячий, а в середине было запрятано нечто такое, точно во рту таяла льдинка, и пахло, как аптека.

— Фрелен! — закричали они. — Фрелен! Честных людей среди бела дня травите.

Испуганная девушка прибежала и начала объяснять, взмахивая руками:

— Это мятный чай! Мятный чай! Все пьют. Я ничего не знаю. Это здесь очень нравится. Очень полезно…

— Кому полезно, а кому и нет, — сказал Бабка-Малый. — Дайте-ка нам лучше кофею…

— Сейчас дам, сейчас дам, — говорила девушка, спешно убирая чайник.

Но едва она поставила кофейник и молочник на стол, как драгуны хором закричали:

— Кофею! Кофею! Кофею нам!

Девушка недовольно махнула рукой.

— Не будет кофе! Нет! Нет!

Драгуны орали ещё громче. Немногочисленные гости трактира из приезжих крестьян с любопытством и опаской глядели на происходившее.

— Чего ржут эти жеребцы? — спросил девушку Коршунов. — Не хотят ли они на выводку?

— Не будет им кофе, — отвечала девушка. — Они каждый пили по три кофейника. Это нельзя так пить. У нас так не пьют. Одна порция, и довольно. Хозяйка запрещает. Так один всё пьёт, а другим — нет.

— Кофею! — орали драгуны и стучали громадными сапогами с жёлтыми шпорами.

Девушка скрылась за стойку.

— Не будет вам кофе, — закричал Коршунов, — попаситесь на мятной травке, как в Тирульском болоте!

Услыхав это, Франтов посмуглел, и глаза его заискрились.