Николай Тихонов - Военные кони

— Я никогда, никогда не снимала лошадей, — смутилась барышня, — я не знаю…

— Пустяки, — отвечал Коршунов, — конь стоит, как памятник. Я его уговорю… Лучше скажите, сколько это будет стоить?

Они стали совещаться с барышней, как вдруг на площади за дверью закричали несколько человек, потом послышался грохот и звон.

— Это он волнуется, — сказал Коршунов, — бежим посмотрим.

Посреди толпы визжавших мальчишек и баб-молочниц бегал горбун в жёлтой кофте и широкополой шляпе и едва тащил старую, позеленевшую, хромую шарманку, за ним гонялся высокий, коричневый в пятнах конь, которому во что бы то ни стало хотелось ударить горбуна. Горбун не мог бежать прямо, и он кружился, прячась за мальчишек и спотыкаясь. Шарманка волочилась за ним. Мальчишки визжали радостно, бабы охали.

— Бетховен! — закричал Коршунов. — Остановись, Бетховен! Я так и знал. Я предупреждал этого дурака, что здесь играть нельзя. Бетховен не выносит скверной музыки. Заиграл на своём ящике — обрадовался, вот теперь пусть побегает. Бетховен, тебе говорят: стой!

Конь услышал голос хозяина и оставил своё развлечение. Он подошёл к Коршунову и стал тереться о его плечо. Горбун остановился в конце площади и смотрел, поражённый и раздосадованный. С ним заговорил широкоплечий латыш с рыжими баками.

Бабка-Малый протянул коню руку.

— Узнаёшь? Здравствуй, Бетховен!

Конь раздул ноздри и обнюхал руку. Потом отступил назад и подал правую ногу с невероятной надменностью.

Толпа дрогнула. Мальчишки снова завизжали от восторга. Бабка-Малый подержал конскую ногу и вежливо опустил на землю.

Коршунов презрительно оглядел издали шарманщика.

— Разве это музыка? Вот послушай…

Латышка вынесла аппарат с треножником и остановилась. Коршунов вынул из сумки флейту и сказал публике:

— Отойдите подальше. Я сейчас сыграю своё сочинение: «Курляндские звёзды».

При первых звуках флейты конь задумчиво пошёл по кругу. С каждой нотой его шаг ускорялся, через минуту он уже шёл рысью, как на вольтижировке, и подымался на дыбы. Наконец он поднялся во весь рост, большой и коричневый, и пошёл к хозяину на'двух ногах.

Вопль восторга потряс воздух. Мальчишки свистели и орали. Латыш, говоривший с шарманщиком, громко вскрикивал:

— Очень хорошо! Очень хорошо! Замечательная школа! Это цирк, честное слово, цирк!

Флейта кончилась. Конь стал на все четыре ноги, и Коршунов покормил его сахаром.

— Как же я буду его снимать? — спросила неуверенно барышня.

— А очень даже просто. Ставьте свой ящик здесь…

Коршунов погладил коня по шее, установил его перед аппаратом и сказал:

— Бетховен, смотри сюда — не оглядывайся, не качай головой одну минуту. Думай о чём-нибудь хорошем. Ну, стой, наконец, или я рассержусь.

Конь тряс гривой и переступал с ноги на ногу. Наконец Коршунов успокоил его. Но только барышня хотела сказать: снимаю, — муха села на нос Бетховену, и он махнул мордой.

Его снова успокоили. Наступил торжественный миг. Толпа молчала. Гусары затаили дыханье, Бетховен задумался всерьёз. Никто не заметил, как к толпе подошёл смуглый, похожий на цыгана драгун. Он вгляделся в участников торжества, плюнул, потом нагнулся, отыскал камень, не большой, не маленький, но достаточно веский, и, размахнувшись, запустил его в коня.

Барышня сказала:

— Я снимаю!

И сняла колпачок с аппарата.

Камень ударил в бок коню. Бетховен прыгнул вперёд, едва не сбив аппарат. Бабка-Малый огляделся вокруг, как фокусник. Толпа стала искать виновника.

Драгун не торопясь уходил в гору, грозя кулаком.

— Какого чёрта, — сказал Бабка-Малый, — паршивый драгун лезет не в своё дело!

— Здорово, Коршунов! — кричал драгун. — Пришли мне одну карточку — я её привяжу на хвост своей кобыле.

Коршунов пожелтел от злости и сдержался. Наконец он разжал зубы.

— Это Франтов, — сказал он Бабке-Малому, — у меня с ним счёты. Это мой враг. Ладно, я ему тоже печёнку испорчу… Подождём немного…

Коня поставили снова в позицию. Аппарат щёлкнул. Дело было сделано.

— Теперь в эскадрон вместе, — сказал Бабка-Малый.

Тут к Коршунову подошёл латыш с баками.

— Моя фамилия есть Пуппе, — сказал он, — Пуппе… Ах какой музыкальный конь. Я первый раз за жизнь видел. Очень хорошо. Могу я спросить у вас кое о чём?

— Спросите, — сказал зло Коршунов, — только не денег. Денег нет.

— Зачем деньги, — испугался латыш, — не можете ли вы дать представление в моей мызе? Совсем рядом отсюда.

— Нет, не могу дать представление, — сказал Коршунов, — я не клоун, и вообще — ступай прочь…

— Ой, какой злой господин гусар! — сказал латыш, отходя и оглядывая коня от головы до хвоста влюблёнными глазами.

На походе флейта Коршунова скромно лежала в его сумке, но как только эскадрон становился на ночлег, Коршунов доставал её и начинал играть с упоением.

Играл он много и хорошо.

— Задумчиво играет, — говорили гусары. — Хоть плачь, хоть смейся — под вальс в самый раз… Здорово играет человек…

Его большой коричневый конь значился в списках полка под кличкой Чертополох, но его давно неизвестно кто прозвал Бетховеном, и это имя за ним утвердилось навсегда. Он понимал музыку, как ни одна лошадь в полку.

— Бабка-Малый, — сказал Коршунов, — пойдём, я буду играть тебе и Бетховену своё сочинение «Осенняя луна в огороде».

Они вышли за расположение эскадрона. Коршунов стал у дерева, прислонился и заиграл.

Бабка-Малый слушал и вздыхал сочувственно.

Бетховен щипал траву и недовольно шумел хвостом.

Потом, прислушавшись, он сложил уши в трубочки и подошёл к Коршунову. Когда флейта замолчала, он стоял, слегка высунув язык, и попрыгивал…

— Одобрил, одобрил! — сказал радостно Коршунов. — Ну, спасибо. Ты ещё не до всего дошёл, — он поцеловал коня в лоб, — но я из тебя человека сделаю. Только слушай меня по-хорошему.

— Знатно играешь, — сказал Бабка-Малый, — вроде как «Тоска по родине». Щемит хорошо. Ещё бы послушал.

С этого вечера больше всех романсов Коршунова полюбился Бетховену романс об осенней луне в огороде.

Через неделю Бабка-Малый и Коршунов выехали на разведку. С ними было ещё два гусара. Этот маленький отряд должен был пройти до высокого берега реки и установить там пост до утра. Перед утром их сменяли драгуны.

Они ехали по тропинке через густой лес. Лес темнел так подозрительно, точно в нём прятались тысячи врагов. Всякий раз, когда раздавался шорох в кустах, Бабка-Малый наезжал конём на кусты, но там никого не было. От этого, однако, не становилось легче.

Бетховен шёл лёгкой рысью и оглядывался тоже, как настоящий солдат, и пугался длинных, бегущих теней по сторонам.

Вдруг совершенно ясно слева послышался шум в чаще, и Коршунов ворвался туда с обнажённой шашкой.