Наталья Крудова - Из какого копытца напиться

— Я доскажу, можно? Но тут к верблюду подошел казах. Верблюд прямо осатанел от ярости: заревел еще громче, пасть как-то набок перекосил — мне все казалось, что он казаху хочет откусить голову. А мы, все здоровые парни, из палаток, как мыши из нор, выглядываем, а выйти помочь никто не решился. Потом многие сознались, что просто животный страх напал. Прямо ужас перед чудовищем какой-то. Казах бросил перед верблюдом свою куртку, и зверь стал на ней плясать. Пока верблюд плясал, — а мы не сразу поняли, что он просто в ярости топчет вещь, пахнущую человеком, — казах подошел к верблюдицам и повел одну в степь. Вторая пошла за ним сама. Скоро верблюд заметил, что самки уходят, и погнался за ними. Мы подумали, что казаху будет конец, единственное ружье оказалось разобранным…

— Вы извините, — сказала мама, — но мы знаем, как опасен верблюд в ярости. Вы хотите сказать, что казах — герой? У вас, действительно, все герои.

— Я хотел сказать, что казах справился с верблюдом. Вернулся целый и стал героем дня. Но когда казаха попросили подменить заболевшего тракториста, он согласился, но смог просидеть за рулем только пять часов — потом потерял сознание, не выдержал. А ребята работают по десять и больше часов. Юра Казаков иногда и по пятнадцать.

— Борис Сергеевич, — сказала тетя Зита, — у вас на Алтае есть знакомая бабка? Я давно хотела спросить.

— Есть, конечно. Какой-то удивительный вопрос. Соседка есть старенькая. У жены бабушка жива. Да много…

— Ну, будто не понимаете? Вы не стесняйтесь. Бабка-травница. У вас такая нежная кожа, будто только родились. А в таких условиях, как вы говорите, где люди сознание от работы теряют, сохранить такой цвет лица без специальных мазей…

Борис Сергеевич растерялся. Мама никак не могла поставить в правильное положение ручку на двери, чтобы выйти. Я стояла возле нее, тоже готовая удрать.

— За кого же вы меня принимаете? — брезгливо спросил Борис Сергеевич.

— Рецепт. Скажите рецепт. — Тете Зите явно было неловко, но она не хотела отступать.

Борис Сергеевич вдруг улыбнулся с жалостью:

— Рецепт я вам сразу сказал, вы просто не обратили внимания.

— Тысячу раз извините мою навязчивость, но мы женщины в определенном возрасте.

Я готова была укусить тетю Зиту за слово «мы». Я никогда не буду так жалко выпрашивать средства, чтобы молодеть.

— Моя бабушка и без мазей красивая! Мажьтесь сами, нам не надо! — крикнула я.

Борис Сергеевич расхохотался, прижимая к лицу рукавицы. Но тут же прекратил смеяться. И сказал серьезно:

— Рецепт я вам напомню, только надеюсь, что вы им не воспользуетесь. Я ошпарился. Заливал воду в раскаленный радиатор машины Юры Казакова и ошпарился. Кожа на лице слезла. Эта, розовая, — новая кожа. Старая меня больше устраивала, новая очень болит.

Тетя Зита даже не скрывала, как расстроилась. Она смотрела на краешек стола, и я поняла, что она может заплакать.

Дверь, приоткрытая мамой, от толчка поезда отъехала до конца. Борис Сергеевич вышел. Мне очень понравилось, что он сообразил выйти. Тетя Зита достала платок.

— Зита, брось ты. У тебя нормальное, свежее лицо. Что ты выдумываешь про себя?

— Мне скоро сорок лет. Ну поверь, совсем недавно было двадцать, я не заметила, как время ушло.

Тетя Зита вдруг запела тихонько-тихонько:

— Это моя мама пела, — сказала тетя Зита. — Она много песен знала. А с мазью — так, ерунда, конечно. Ничего в жизни путного не сделала, решила лицо обновить. У тебя хоть дочь есть. И не вздумай жалеть меня. Рассказывай про телят ей, про верблюдов…

Последние слова тетя Зита сказала со злостью и вышла.

— Ну дела, — сказала мама.

— Ты с ней с какого класса училась?

— Недавно, два года, как познакомились. Бабушка ее не любит, я и придумала, что со школы… Она хорошая, про травы много знает. Путешествует много. Мне интересно с ней…

— Папа к нам приедет?

— Ты уже спрашивала. Я очень хочу быть хозяйкой. Сама. Хоть раз в жизни пожить самостоятельно. Чтобы были мои вещи: стол, шкаф, вилки. Я хочу почувствовать себя взрослой. Да, да, не удивляйся: мне скоро, лет через пять, будет сорок лет, а я до сих пор боюсь нечаянно хлопнуть дверью или разбить чашку. Мне очень хочется иметь свои цветы, кошку и не старинный, а простой шкаф, под которым легко вытирать пыль. Ты только не думай, я хорошо отношусь к бабушке и уверена, что она к нам приедет. Просто каждый взрослый человек должен иметь свой дом, свое дело. Ты поняла?

Тетя Зита и Борис Сергеевич вернулись спокойно, будто глупого разговора про мазь между ними не было.

— Скоро приедем. Часиков в восемь будем дома, — сказал Борис Сергеевич.

В вагоне зажгли свет, от этого за окном стало совсем темно.

А далеко, у горизонта, светились вереницами бесчисленные фары тракторов.

В Барнауле авто- и железнодорожный вокзалы рядом. Мама и тетя Зита, обложенные вещами, сидят на скамейке между вокзалами и спорят, а я стою возле них и смотрю вслед Борису Сергеевичу и его жене. Рядом с женой Борис Сергеевич кажется высоким, но не только потому, что она ниже ростом. При встрече с прохожими Борис Сергеевич, словно опасаясь, что его жену могут толкнуть, вытягивается и распрямляет плечи. Мне обидно, что они забыли про нас, и еще грустнее, что я их никогда больше не увижу. Людей, даже на вокзале, мало, не только по сравнению с Москвой, но и с крупным пригородом Ленинграда, например городом Пушкином в летнее время. Я вижу часть широкой улицы с большими деревьями, красивый дом на углу. Определять, красив ли дом, меня научил дядя Женя. «Возьми мысленно здание, поставь его на большой холм и окружи лесом, только дорогу перед фасадом, конечно, расчисти. Если строение своим видом будет портить лес, значит, оно плохое». Мне такая игра нравится, и я часто переношу дома в лес, к озеру, на болото. Обсаживаю елками, кленами, чаще всего липами.

Сейчас я перенесла здание на берег пруда с утками, пустила пастись возле клумбы с красными цветами белую лошадь. Но то, как здание стояло на самом деле, мне нравилось больше, чем в моем воображении, и я вернула его на свое место.

— Я начинаю жалеть, что поехала, — говорит мама.

— Мне необходима канистра, понимаешь? Она нас очень выручит первое время, понимаешь?

— Ты представляешь, сколько придется из-за нее тащиться? — возражала мама. — Мне Киру жалко.

— Да Кире на автобусе в сотню раз интереснее ехать, чем самолетом. Правда, Кира? Представляешь, из Барнаула на автобусе? Самолетом мы ничего не увидим.

Берет у тети Зиты был надвинут на лоб, на носу блестели крупные капли пота. Она будто спрашивала у меня, как у маленького ребенка: какую игрушку тебе купить? Автобусик или самолетик?