Елена Белявская - Гунгнир. Тайна трёх печатей

Бархатное покрывало ночи опустилось на город, окутав тишиной и прохладой безлюдные узкие улочки. Лунный свет лился золотом на всё вокруг, и от этого дома, деревья, брусчатка улиц – казались удивительно красивыми, будто светились изнутри. Звёзды мириадами алмазов рассыпались по небу.

Генри торопился. Он шёл, не оглядываясь, оставляя позади ряды старых городских домов, улицу за улицей, он знал: нужно уйти как можно дальше до того момента, когда его хватятся. Наконец он миновал окраину городка. Перед ним простиралась широкая дорога, ведущая в Дувр. Ночью на ней не было ни души. Старые деревья по обеим её сторонам свились в густую чащу.

Генри остановился. Он вгляделся в тени ветвей, чёрным коридором обступивших дорогу, и почувствовал, как смутное, тревожное чувство закрадывается ему в сердце. Это был страх.

Он вглядывался в темноту, и будто сама неизвестность отвечала ему долгим молчаливым взглядом из самой гущи раскидистых ветвей, повисших над дорогой. «Ещё не поздно вернуться!» – ослепительной вспышкой пронеслась в голове мысль. Мальчик колебался мгновение, затем новое, суровое выражение появилось на его лице. Он будто рассердился сам на себя за проявленное малодушие, шумно вздохнул и ступил на дорогу.

Дувр был самым большим городом на многие мили вокруг. По широким улицам колесили новенькие блестящие автомобили, по рельсам с весёлым перезвоном катились вагоны трамваев. Стройные ряды фонарных столбов, украшенных затейливыми узорами, протянулись вдоль улиц. Чудесным ароматом манили уютные булочные и городские кофейни, а сияющие витрины будоражили воображение прохожих блеском и роскошью. Но сейчас, ранним утром, город был пуст и безлюден. Лишь изредка тишину нарушали шаги раннего прохожего. Суетливый и шумный город с восходом солнца просыпался и становился радушным и приветливым, но стоило ночи вступить в свои права, как он засыпал вновь.

Однако было одно место в городе, где жизнь кипела и не останавливалась ни на минуту. Это был морской порт Дувра. Множество больших судов и маленьких судёнышек беспрестанно прибывало и отбывало от берега. Сотни матросов и рабочих трудились не покладая рук.

Раннее утро забрезжило на горизонте. Первые лучи восходящего солнца скользнули по водной глади и рассыпались на тысячи искр, проникая в самые тёмные, укромные уголки морского порта. У пристани стояло большое грузовое судно, слышались крики рабочих и непрекращающийся грохот множества выгружаемых бочек и ящиков.

Генри стоял поодаль, прислонившись к остову старой лодки, очевидно оставленной здесь для ремонта. Глаза его лихорадочно блестели, в горле пересохло. Он шёл всю ночь и теперь валился с ног от усталости. Мальчик напряжённо вглядывался в могучий силуэт корабля, в высоту мачт… О, как ему хотелось прямо сейчас оказаться на палубе этого судна! Но мальчик понимал: его не пустят на корабль. Он слишком мал. Его тотчас же начнут спрашивать, почему он один и где его родители, а затем неминуемо отведут в полицейский участок. Но Генри знал, что это судно – его единственный шанс попасть в Кале. В город, откуда он сможет отправиться на поиски отца.

Мальчик перевёл взгляд на снующих у корабля рабочих, и в голове тут же пронеслось: «Нужно незаметно проскользнуть мимо них». Главное – попасть на корабль, а там он найдёт, где спрятаться!

Сотни ящиков, больших и маленьких, были свалены на пристани. Рабочие вносили их на корабль. Судно должно было сняться с якоря через час, и рабочие торопились, чтобы поспеть вовремя. Вдруг Генри заметил один небольшой ящик, больше похожий на коробку, который, как ему показалось, он в силах будет поднять.

Мальчик, опасливо озираясь по сторонам, направился к нему. Никто не обратил на него внимания. Генри поднял ящик. Он не ошибся: тот не был слишком тяжёлым, и он вполне мог внести его на корабль. Вместе с другими рабочими он направился к судну. Но, подойдя ближе, Генри замешкался. Прямо у трапа стоял рослый матрос и считал заносимые рабочими ящики:

– Сто двадцать восемь, сто двадцать девять, а ну пошевеливайтесь! Сто тридцать! Сто тридцать один!

Генри почувствовал, как его колени подогнулись от страха. Он с большим трудом устоял на ногах. Но останавливаться было нельзя. Мальчик, опустив голову, шёл неуверенной походкой. Мимо бодро прошагал бравый широкоплечий рабочий, неся на плечах большой мешок. Генри ускорил шаг и пошёл рядом. Вдруг прямо над самым ухом раздалось громогласное:

– Сто тридцать шесть!

Генри почувствовал, как по его лицу заструился пот. Под ногами показались доски деревянных сходней.

– Сто тридцать семь!

Генри поднимался на корабль!

– Сто тридцать восемь!

Никто не остановил его!

В свои тринадцать лет он был высок не по годам и вполне мог сойти за молодого юнгу или рабочего. Единственное, что могло бы его выдать, – это опрятный, чистый костюм, но Генри шёл всю ночь, и его брюки и башмаки были сплошь в дорожной пыли. Никто не обратил на него внимания.

Генри не верил в свою удачу. Шаг за шагом он поднимался всё выше по трапу и наконец ступил на палубу судна. Рабочие вереницей спускались в трюм, чтобы оставить там груз. Мальчик последовал за ними. В глубь корабля вела тёмная крутая лестница. Генри спускался всё ниже и ниже. Наконец показалось огромное полутёмное помещение трюма.

Несколько фонарей на деревянных балках под потолком светили тусклым желтоватым светом. Рабочие составляли рядами ящики, раскладывали мешки. Словно в гигантском муравейнике, здесь кипела жизнь. Генри огляделся по сторонам. Он понимал, что единственный его шанс остаться на судне – это надёжно спрятаться. И трюм корабля с сотнями укромных уголков, куда не падал тусклый свет старых фонарей, показался ему идеальным убежищем.

Генри осторожно поставил свою ношу. Справа от него стройными рядами стояли высокие бочки, очевидно, с вином или ромом. Он заметил, что две из них, крайние, поставлены неплотно друг к другу. Между ними было расстояние. Не больше локтя. Но мальчик решил попытаться. Он повернулся и пошёл к лестнице, ведущей на палубу, якобы собираясь подняться наверх. По пути он, уступая дорогу идущим навстречу рабочим, будто случайно отошёл вправо и оказался рядом с бочками. Теперь дело было за малым. Он ещё раз огляделся и, убедившись, что никто не смотрит в его сторону, шмыгнул в темноту между бочками.

Ниша оказалась слишком тесной, и Генри едва мог дышать. Но выбор был невелик. Он замер и стал ждать. Скоро весь груз был перенесён в трюм. Воцарилась тишина, но вверху на палубе стояла невообразимая суматоха. Вдруг Генри услышал откуда-то сверху:

– Отдать швартовы!