Ирина Батый - Звезда любви: свет во тьме. Избранное

Старый дедушка Глухарь
с красными бровями
в нос бубнит, как секретарь,
сводку с новостями.
Отчитался кое-как,
прочь заторопился,
с ветки соскользнул, чудак,
в снег, бух, утопился.
Ах, неловко и смешно
с головой в сугробе.
Но, однако же, тепло
у снежка в утробе.
– Подожду до утречка —
так Глухарь решает.
Не ищите старичка,
он тут отдыхает.

Что в лесу за гам,
стук да тарарам?
Кто там всё воюет,
злится да колдует?
Дятел, нос как пика,
с громким криком «кика!»,
пёстренький мундир —
чем не командир?
– Воевода Дятел,
кто твой неприятель?
– Мухи да жучки,
тля да червячки!
– Дятел, поясни,
птицы Поползни —
все твои бойцы?
– Эти молодцы
чем не генералы?
Клювы как кинжалы,
с кличем грозным «твуть!» —
Тле не улизнуть.
Вниз с верхушки дуба
вторгнется он грубо.
– Дятел, аты-баты,
кто твои солдаты?
– Храбрые Синицы
с звонким криком «ци-цы!».
Я Синиц ватагу
шлю на мух в атаку!
Юркие проныры
все проверят дыры.
– Ну а партизаны
в щелях, как в карманах,
роются твои ли
с писком «тсили-тсили»?
– Пусть они Пищухи,
клювы их, как руки,
тянутся щипцами
внутрь за червячками.

Тяжело зимой в лесу.
Пробирает птицу холод.
Донимает зверя голод.
Снега жуткую красу
Редко цепь следов пятнает.
И не слышно голосов.
Тишь в глуши седых лесов.
Кто меж веток там мелькает?
Тихо-тихо, боком-боком,
С непременною оглядкой,
С осторожной, цепкой хваткой,
С поворотом и прискоком
Сойка прыгает к дуплу,
Где ядрёное зерно
Ею впрок припасено.
Вот к заветному столу
Вниз нырнёт – и там она,
Затаившись боязливо,
Примется клевать ретиво.
Выберет зерно до дна.
И довольна, весела,
Из дупла наружу глянет,
Свою песенку затянет.
Всё сама, сама, одна.

Вот опять потемнело
и сумрачно стало.
До чего же зимой
светит Солнышко мало.
От мороза румяное,
словно шар, вниз упало,
закатилось за дом
и из вида пропало.
Спохватившись, вороны
поднимают тревогу.
Стаей в небе кружат
и зовут на подмогу.
– Закатилось, пропало! —
плачут бедные птицы:
снегири и грачи,
воробьи и синицы.
Просят серых ворон
покричать громко Солнцу,
чтобы завтра опять
появлялось в оконце.

Синица-мастерица
всё лето веселится.
Охотница, певица,
в саду она – царица.
Увы, не может птица
зимою прокормиться.
Едва взойдёт зарница,
синица в дом стучится.
Малыш наш удивится:
– Она здесь не жилица.
Зачем в окно стучится,
заглядывает в лица?
– Синичек вереница
летит сюда кормиться!
Насыплем мы для птицы
семян, зерна крупицы!

Ах, веточки, тонкие ветки
не держат Ворону!
Взлетела и крыльями машет…
И лучшего трона
себе не находит окрест, чем
перила балкона.
Пройдётся и глянет сердито —
не кинут ль батона?
Но нет, как всегда,
нелюбима девица Ворона.

На дереве, где птичья коммуналка,
Судачит о своем несчастьи Галка,
Ей жизнь плохую предрекла гадалка,
Но никому чернявую не жалко.
Под вечер в птичьей стае перепалка.
Всех громче спорит и кричит в ней Галка.
Не то, чтобы она была ругалка,
А просто галке никого не жалко.

Ах, мороз, ах, лиходей!
Бедных птичек пожалей!
В сером платье Воробей.
Видно, что не богатей,
Сроду нищий и ничей.
Липнет к людям как репей.
Не теряйся, Воробей!
Бросят хлеб, хватай скорей.
Не грусти, будь веселей,
Скоро лето, Воробей!

За окном – то ли снег,
то ли белые
Голуби стайкою кружат.
Отчего, не пойму,
веселы в холода
и не ропщут, не тужат?
Будто знать им дано,
что вернётся тепло,
белый снег весь растает.
Вот и кружат, взбивая
перину снегов,
что метель наметает.

Разлетелась птичья стайка.
– «Голубь, милый попрошайка,
Что, нахохлившись, стоишь?»
– «Жду, что хлеба покрошишь.
Потому и не спешу,
что голодный, есть прошу,
а ещё замёрз, однако…»
– «Вот горбушку хлеба, на-ко!»
– «Поклонюсь тебе глубоко,
Всё склюю, что видит око!»
Крошка к крошке, весь кусок
проглотил наш Голубок.

Гляньте, легкой стайкой Снегири
К нам зимой летят на пустыри.
Чёрно-белый зимний скучный свет
Красят птицы в тёплый алый цвет.
Нет, совсем они не бунтари,
Выправить хотят календари!
В холод от зари и до зари
Вместо солнца светят Снегири.

Грач из лужицы попил
И пошёл гулять по травке.
Всю-то землю исходил
По проталинке в канавке.
Сей весёлый гражданин
Наших русских захолустий
Прибыл стаей, не один,
На остатки зимней грусти.
Если в небе кутерьма
И галдёж прилетных стай,
Значит – отошла зима,
И волненье не с проста…
Рассуждают меж собой,
Ссорятся и горячатся.
Грач насмешку над толпой
Скажет и готов умчатся.
Чёрным глазом подмигнет.
Гаркнет мнение задорно.
И – задира – ушмыгнет
Прочь подскоками проворно!
А его живое «гра»
Повторяют вслед собратья.
До тепла идёт игра,
Солнца жаркого объятья.

Детям мамы не велят
даже пробовать сосульки.
Только глупых дошколят
тянет пожевать «висюльки».
Птичкам, мёрзнущим зимой,
просто некуда деваться:
как увидят куст с «едой»,
начинают объедаться.
Ледяной свой корм клюют
жадно, слишком торопливо.
Двигаться перестают,
отморозившись. Не диво!
Нужен ль птичкам Айболит?
А жалеть их не спешите:
сок из ягод исцелит…
Вот летят уже, глядите!

То, что летом было скрыто
между зарослей травы,
будет ль осенью забыто?
Нет, коль то найдёте вы:
– Ха, Овсянки тут! – вскричите,
видя яркий их наряд,
в жёлтых масках нарочитых
щеголяет их отряд.
Птиц признали, нет секретов
на белеющем листе,
что остался после лета
на пустой, в снегах, земле.

Этой осенью во двор к нам
прилетели целой стайкой
прямо с ельника задворок,
где гнездились все утайкой,
птички, глянь-ка, Зеленушки.
И теперь в морозы даже
во дворе, как на опушке,
раздаются трели джаза.
Высоко сидят на ёлках.
В хвое скрыто их движенье.
Людям дачного посёлка
не видать их угощенья.