А. Т. Берстень - Вероника. Том 1

– Так ты волшебница?!

Вера неуверенно покачала головой:

– Нет… То есть, по правде говоря, я сама пока не знаю, не могу толком разобраться. – Она горько вздохнула: – Если быть совсем честной с собой, я сейчас вообще никто, невидимый призрак, который видишь только ты и ещё моя мама.

Я изумилась:

– Твоя мама? Она тоже волшебница?!

Вера коснулась моих рук, словно останавливая меня.

– Погоди, не спеши делать выводы, дай рассказать.

С трудом сдерживая переполнявшие меня эмоции, я сложила руки на коленях, как бы показывая, что готова слушать.

– Все началось в мой десятый день рождения. Я ложилась спать, довольная после праздника, уставшая, но счастливая, знаешь, как это бывает, вспоминала подарки, которые получила, начала дремать, и тут вдруг просыпаюсь от того, что мне очень холодно, хотя на дворе лето. Ещё толком не проснувшись, я обняла себя руками, принялась тереть плечи, и тут вдруг почувствовала, как из пальцев будто бы полилось тепло, словно горячее дыхание или будто солнышко пригрело. Очень приятное чувство, но я, ясное дело, перепугалась и выскочила из кровати.

Посмотрела на свои руки, а на кончиках пальцев ещё мерцает свет! Я переворошила весь свой письменный стол, набросала на пол бумаги поднесла к ней ладони, а в голове одно слово: "тепло", и тут бумага начала желтеть и загораться! В ужасе я затоптала огонь, спрятала все следы и снова забралась под одеяло. Меня уже трясло не на шутку, но больше я не решалась и думать о тепле, сидела и стучала зубами, так и не сумев заснуть до самого утра.

Когда я вышла к родителям завтракать, я твердо решила ничего им не говорить, хоть мама и бросала на меня подозрительные взгляды. Я подумала, что надо удостовериться, что то был не ночной кошмар и я не свихнулась. А может, я просто надеялась, что если буду делать вид, что ничего не произошло, то случившееся забудется, словно ничего и не было.

Не тут-то было. Уже за завтраком со мной случилось нечто жуткое. Папа, как всегда, принялся рассуждать об акциях, биржах и других всяких скучных вещах, а у меня голова раскалывалась. Не в силах даже больше его слушать, я закрыла глаза и как бы посмотрела на него сквозь веки, как вдруг поняла, что даже сквозь веки я продолжаю его видеть! И тут он внезапно умолк!

Это было так странно и необычно для него, что даже мама вскинула голову.

"Дорогой , что случилось ?", – спросила она папу, но тот только пожал плечами, растерянно глядя на скатерть перед собой.

" Понятия не имею, вдруг совершенно забыл, о чем говорил ", – ответил он. Мама же накрыла его руку своей, начала ободрять, мол, ты переутомился, ничего страшного, но мы все за столом знали, что папа никогда ничего не забывает, и его просто невозможно сбить с мысли.

Мне показалось, что и мама что-то заподозрила.

" Вера, детка , – она повернулась ко мне. – С тобой все в порядке? Ты выглядишь ужасно усталой… "

Мне невыносимо было выдерживать этот допрос, больше всего захотелось, чтобы она отстала, и, сама не понимая, что делаю, я снова закрыла глаза и посмотрела на маму сквозь веки. И снова я увидела ее так отчётливо, будто смотрю, сквозь слегка затененное стекло.

И тут она тоже замолкла на полуслове! Потом открыла и закрыла рот, будто хотела что-то сказать, но передумала. И просто встала из-за стола и вышла из комнаты.

Я же осталась сидеть, не понимая, торжествовать мне или плакать. Я одержала маленькую победу, но какой ценой? Я чувствовала, что за это мне ещё придется заплатить, и оказалась права!

Впрочем, какое-то время я, не стесняясь, пользовалась обретенными способностями. Ты, наверное, уже сама поняла, что в школе мне приходится непросто. Я не такая, как другие девчонки, и все это волшебство здесь ни при чём. Я не веду альбомы, не выписываю любовные стихи, не пишу мальчишкам тайные послания, не люблю хихикать, стоя кружком. Эх, тебе этого не понять. В общем, однокашницы частенько, бывает, говорят мне обидные вещи, их бесит, что я не одна из них. Нередко им приходит в голову сыграть со мной какую-нибудь злую шутку, чтобы выставить меня в дураках. В общем, мне не раз приходилось заставлять их умолкнуть.

Какое-то время я удовлетворялась этим, пока однажды мне не пришла в голову мысль разыграть их как-нибудь покруче.

Дело было весной. Девчонки пытались вовлечь меня в свои салочки против моей воли. Они, может, и не хотели ничего дурного, просто не могли взять в толк, как это кто-то не хочет носиться с ними по двору и визжать от восторга. Они думали, что я, должно быть, стесняюсь, и если они меня окружат, начнут пятнать и кричать " Води ! Води !", я внезапно развеселюсь, войду во вкус и примусь бегать вместе с ними, захлебываясь от радости. Ничего такого, разумеется, не произошло. Мне хотелось только плакать от досады. Признаться, в тот момент впервые мне самой захотелось исчезнуть. Но я не исчезла тогда, а, давясь слезами, спряталась за кустом в саду гимназии, и когда девочки уже приближались к моему укрытию, мне вдруг пришла в голову шальная мысль. Повинуясь внезапному инстинкту, я схватила первую попавшуюся веточку и наскоро начертала на земле рисунок собаки. Это был очень беглый набросок – четыре лапы, уши, нос, но этого оказалось достаточно, чтобы сотворить волшебство: нарисованный мной щенок вдруг внезапно ожил и, отчаянно лая и перебирая крошечными лапками, понесся во двор, навстречу ораве моих преследовательниц. Стоит ли говорить, что в ту же секунду все их внимание полностью переключилось на собачку? Глупышки тут же бросили игру, столпились вокруг пёсика и принялись тискать его и причитать, передавая из рук в руки.

Меня же захлестнула эйфория. Тогда впервые обретенный мной дар заставил меня торжествовать и наслаждаться собственной силой. Теперь я уже знала наверняка, что я действительно выше всех этих глупеньких девочек, которые и могут-то только резвиться и хохотать, отчего они кажутся взрослым очаровательными милашками, только вот взрослые не знают, как быстро их умилительная смешливость сменяется порой злобностью, а то и самой настоящей жесткостью.

Но эйфория владела мной недолго. Скоро ее сменил страх. Я поняла вдруг, что я на пороге чего-то очень опасного, и что дальше я уже не смогу справиться в одиночку. И я решилась рассказать обо всем маме.

Решение далось непросто, поскольку мама не иначе как по доброте своей, склонна драматизировать все на свете. Она видит во всем трагедию, бросается тут же на помощь, хватается за все возможные средства, чтобы выручить меня из любой передряги. Именно поэтому я ей давно ни о чем не рассказываю, о трудностях с девочками в гимназии, например, она ничего не знает. Вот что бы случилось, скажи я ей? Простого сочувствуя или даже совета ей как пить дать было бы мало. Она бы обратилась к фрау Гештальт, и это в лучшем случае, в худшем же – принялась бы приставать к родителям моих одноклассниц, если не к самим девочкам.