Варвара Рыжкова - Калейдоскоп. Рассказы и повести

«… Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит…»

Интересно, где этот леший Генка бродит, пока его русалка тут на ветвях сидит?

Вдруг кто-то схватил её за плечи и стал щекотать. Инна не удержалась и повисла на ветке вниз головой, случайно зацепившись ногами. Посмотрев наверх, она увидела Генку. Он сидел (нет, пожалуй, висел) между двумя ветками, уцепившись наподобие живого гамака. Ясно было, что он сначала тоже висел головой вниз, перекинув каждую ногу через сук, а свободными конечностями хватался за Инну.

– Генк, ты… ааа!

Инка соскользнула и плюхнулась прямо в воду, ещё не остывшую с вечера, и открыла глаза. Вода была прозрачная, с цветовым переходом от зеленоватого дна до светло-голубой плёнки, которая обычно находится между плотной массой воды и воздухом. Вокруг Инны кружились и всплывали кверху белые пузырьки. Тут бултыхнулся в реку и Генка, «провалив» под собой толщу воды и устроив вокруг себя водоворот пузырьков и фонтанчиков песка. Инна решила, что пора всплывать…

Ребята резвились в воде минут сорок, но для них это была целая вечность. Они таскали друг друга за ноги и за руки, играли в «баржи» (это когда ложишься на воду лицом вниз и плывёшь по течению, наблюдая, как к тебе подплывают мальки), плыли взапуски и ныряли со старой кривой ивы – кто дальше или кто изящнее. Генка блестяще умел нырять ласточкой и солдатиком, поскольку занимался в плавательной секции, а вот у Инки с нырянием дело обстояло из рук вон плохо. Когда договорились нырнуть в последний раз, до воды долетел только Генка, а Инна застряла в ветвях.

Потом поплыли ниже по течению до кустов неизвестного названия, которые торчали из берега, как остов мочалки, невесть откуда появившийся. Вода тут была не такая прозрачная, как возле ивы, но смотреть сквозь неё было можно. И ещё в этом месте на середине реки были большие, обкатанные водой до полной гладкости камни. Инка забралась на самый большой из них, выступающий из воды.

– Генк, рыбак идёт. Можно я волосы распущу? А ты давай лезь под корягу.

– Зачем мне туда лезть?

– А при людях русалке русала не требуется!

– Вот чудачка! И где ты видела людей?

– А вон там, вон там!

Инна показывает обеими руками в разные стороны, с хохотом поджимает под себя ноги и, задержав дыхание, делает кувырок назад. Генка, поняв шутку, ныряет за ней. Купаться можно было бесконечно, но Генка в конце концов решил, что пора вылезать.

На иве висел пакет с полотенцами, который Генка прихватил по уговору с собой. Вытершись, Инна накинула пижаму и сарафан, убрала купальник, надела старенькие шлёпки и попрощалась с уже переодетым «русалом», который сразу же после прощания решил проводить её.

Они шли, взявшись за руки, по влажной от росы траве и обсуждали советские фильмы и мультфильмы, снятые по книгам Кира Булычёва, споря до хрипоты, устарело или нет их видение будущего на сегодняшний день. Инна, несмотря на разговор, заметила, что вокруг так хорошо, что утро такое чудесное, и что такие вот минутки, полные счастья, происшествий и радостей, выпадают иногда, когда ты отвлекаешься от повседневных дел и нечаянно замечаешь, как всё вокруг прекрасно. И тогда душа рвётся ввысь, словно птица, выпущенная из подземелья, и хочется петь, чтобы как-то излить свою радость. Но ты понимаешь, что петь ты не мастак, и если запеть, на тебя ТАК посмотрят… Поэтому просто тихо радуешься. Только всё-таки закрадывается мысль: а что, если записать этот момент, и таким образом начать вести дневник. Но потом обнаруживается, что и писать-то тебе лень, и, собственно, переживаемый момент самый обыкновенный. Напишешь – засмеют. Скажут, что это глупо, что все об этом знают.

Конечно! Как только написали, сразу всё стало ясно и обыденно. Но мы забываем одно: хоть такие моменты в нашей жизни происходят часто, но замечаем мы их редко. И если это удалось, надо постараться хотя бы оставить в своей памяти свежий след пережитого. Как те клочки тумана, которые она видела, когда залезла на иву ждать Генку.

– Инка! Я с тобой разговариваю!

– А?.. Извини, отвлеклась… Так о чём ты?

Инна вошла в дом. Сняла сарафан и повесила в гардероб, оставшись в пижаме. Туда же положила купальник. Прислушалась: всё тихо.

Дверь на кухню открыта, так что при случае можно сделать вид, что проснулась и пошла попить. Но для пущей убедительности надо закрыть дверь. К счастью, она не скрипит. Дверь спальни, где спят родители, тоже открыта; оттуда доносится шумное дыхание отца. Это уже не так хорошо. В смысле, что дверь открыта. Инка уже собралась прошмыгнуть в свою комнату, но тут оглушительно хлопнула дверь в детскую. Папа в спальне подозрительно притих. Перед ошарашенной Инной предстала заспанная сестрёнка – пятилетняя Анфиса.

– Фис-ска, ты чего?!

– Ничего. А ты куда ходила?

– Да воды попить…

– А папа спит?

– Сплю! – довольно громко сказали из спальни.

Сёстры хихикнули. Инна прикрыла дверь; как только она это сделала, из комнаты послышались такие звуки, как будто бы папа решил сделать сразу две вещи одновременно: съесть мочалку и объяснить детям третий закон термодинамики.

Анфиса ушла в свою спальню. Инна – тоже. Она легла в кровать, но спать ей совсем не хотелось. Тогда она встала, порылась в ящике стола, достала общую тетрадь и ручку. И стала писать…

Последний день в моей жизни, когда я был свободен как ветер, мне не забыть никогда. Мы с парнями прогуляли школу, отправились на речку, потом разукрасили несусветными надписями чей-то забор, сломали качели на детской площадке и были счастливы. А потом они пошли по своим делам, а я отправился провожать из школы Римку. Егор, правда, тоже хотел её проводить, и между нами завязалась интересная беседа, но, к счастью, она быстро прекратилась. Это потому, что Егор вспомнил, что сегодня из командировки возвращается его… тётя. Сперва я не понял, почему не отец, и почему Егор боится не отца, а тёти, но в душу лезть к нему не стал. Я сказал, что разговор прекратился к счастью, потому что, если бы он затянулся, я опоздал бы провожать Римку, а когда пришёл к ней домой, она бы сказала: «Ты сегодня с мальчишками прогулял школу, пошёл на речку, сломал качели на детской площадке и разукрасил забор, а потом подрался с Егором за право меня проводить, и он разукрасил тебя».

Я шёл, помахивая сумкой, и думал, что жизнь прекрасна. Мне и в голову не приходило, что это мой последний беспечный день!