Евгений Леонов - Письмо к Элизе

Вот и последний сухарь вприкуску с колбасой. Как ругалась Элиза на жирную пищу! «Ты погубишь свой желудок!» – кричала она. Однако годы шли, привычка оставалась, а желудок исправно работал.

Да, желудок работал, только со сном не ладилось. Было маетно спать по ночам – ветер злобно выл за стенами башни. Мышак ворочался с боку на бок, никак не мог пригреться.

Так было и вчера ночью. Промучившись пару часов, Бернард встал и зажёг лампу на рабочем столе.

Это был особенный светильник. Он тоже приехал в башню из старой норы. Мастер вылепил его из глины с вкраплением цветного стекла. Лампа была в виде черепашки, высунувшей голову из панциря. Когда внутрь наливали масло и поджигали, пламя играло на стёклышках весёлыми зайчиками. Светильник очень нравился Софии – дочери Бернарда.

Часто отец рассказывал ей сказки. Например, чудесную историю о далёких островах, где водятся морские черепахи. Они настолько большие, что могут прокатить на своём панцире мышиное семейство, включая всех бабушек и дедушек. «Хорошая сказка», – подумал Бернард. Никто из тирольских мышей не видел моря. Да и не важно. Софии нравились сказки отца. Она зарывалась поглубже в сено и, слушая, тихонько засыпала.

Теперь у Софии свои мышата. Она рассказывает им сказки, услышанные от папы и мамы, а черепашка устроилась на рабочем столе Бернарда, связывая его с той, прошлой жизнью, когда они были все вместе. Свет от черепашки согрел мышака лучше пухового одеяла. Старик подвигал затёкшим хвостом, взял чистый лист бумаги.

«Моя дорогая Элиза», – написал он и остановился. Как хочется обнять её! Увы, письма – единственный способ общения.

«Вот и прошёл месяц с моего последнего письма. Я очень скучаю и стараюсь писать чаще. Скоро ляжет снег, я буду трудиться не покладая лап».

Бернард почесал нос карандашом и громко чихнул. Когда успел простудиться? Мышак спустился на кухню, и подбросил дров в плиту. Пока огонь разгорался, взял чайник и подошёл к вёдрам. Три ведра из четырёх оказались пусты. «Да я позабыл натаскать воды из ручья, – нахмурился старик. – Проклятая работа – замучила! Хотя, если не тратить попусту и не варить кашу, то хватит и на завтрак».

О том, чтобы пойти к ручью в ночную пору, и речи не было. Ночь – время хищников. Вот как рухнет с неба сова и схватит несчастную мышь! Бернарда передёрнуло.

Мышак поставил чайник на плиту, уселся за стол и продолжил писать.

«Моя милая Элиза, – он клал строчку за строчкой, – тебе не стоит за меня беспокоиться, ведь я не выхожу из башни в темноте. Горы совсем не такие, как наша зелёная долина. Тут суровые камни, еловые леса, ветрено и прохладно даже летом. Но мне тут нравится! Я на своём месте и занят новым делом».

Ах, крышка прыгает на чайнике! Мышак сбежал по лестнице и подхватил его войлочной рукавицей.

У Бернарда был любимый заварочный чайник. Его сделали на острове Мурано рядом с Венецией. На боках мастер изобразил двух танцующих молодых мышек в итальянских платьях. Загляденье! По торговому пути Бреннер, что с древности служил мышам и людям, этот чайничек оказался в Восточном Тироле, далеко от Адриатического моря.

Мышак положил немного чайного листа и добавил мёд с шиповником из запасов на зиму. Это было единственное средство против простуды. Не хватало ещё заболеть и оставить дорогу без надзора.

Бернард подождал, пока чай заварится, наполнил глиняную чашку и выложил на блюдце сухари с изюмом, свои любимые. Вернувшись за стол, старик отпил чая и закусил сухариком. Хорошо! Ветер выл и стучал в окно, но теперь Бернард нежился в тепле и уюте, представляя себя рядом с любимой женой.

«Дорогая Элиза, – продолжил он, – лес бы тебе понравился. Летом он зелен и полон птичьих голосов. Осенью становится багряно-золотым, жизнь в нём затихает. Стоят прозрачные дни, когда воздух торжественно пуст и небо такое особенное, будто знает какую-то тайну. Когда придёт зима, ели заиндевеют на морозе, земля покроется снегом. Мою башню засыплет по самую крышу – не отроешься. Да и не нужно. Я пробиваю туннель. От моего тепла этот ход становится ледяным и держится до самой весны. В погожие дни солнце пронзает снег. Представляешь, нора, сложенная из горного хрусталя и самоцветов!

У меня тут всё близко. Воду беру из ручья под водопадом. Помню, прошлой зимой я выбрался полюбоваться им. Подморозило, водопад покрылся глыбами льда, но вода всё равно струилась вниз – в нашу долину до реки Драва».

Бернард вспомнил дни, когда только-только познакомился с Элизой в Зальцбурге. Неожиданно для себя он осмелел и пригласил её на реку. По мышиным меркам далековато для прогулки, да и опасно: по набережной ходили люди, любуясь старинной крепостью. Ещё более неожиданным стало её согласие.

Мыши прошли по водосточной трубе, скрываясь от чужих глаз, и оказались на берегу реки. И тут Бернард решил поразить Элизу молодецкой удалью. Он нашёл дощечку, спустил на воду, сел на неё и поплыл. Конечно, Элиза протестовала, но мышак был упрям. Не прошло и минуты, как его смыло волной. Молодой Бернард отчаянно барахтался, старался нащупать дно, однако течение уносило его прочь от берега.

Вдруг Элиза бросилась в воду, уцепилась зубами за воротник его куртки, и погребла к берегу всеми четырьмя лапами. Наконец им удалось выбраться на сухое место. Они долго сидели молча, приходя в себя. Бернарду стыдился глупого поступка, но Элиза добродушно рассмеялась, обратив неловкость в шутку.

Давно это было. Бернард отложил карандаш, широко зевнул и пошёл спать. Теперь сон дался ему легко: ведь рядом была Элиза. Ближе, чем где-либо, – в его сердце.

День, сменив ночь, принёс обычные заботы. Волшебное чувство близости к любимой исчезло.

Кончилась и колбаса в миске. Бернард посидел ещё немного, прошелся по башне, то принимаясь за уборку, то бросая её; он начал считать сухари, потом, махнув лапой, оставил бессмысленное занятие.

– Пора кончать сборы! – решительно заявил старик. Он и сам уже понял, что просто оттягивает тот неприятный момент, когда нужно шагнуть в ветреную и холодную тирольскую осень.

Первым делом Бернард надел свой любимый свитер с высоким горлом. Для нынешней погоды годились кожаные штаны на помочах. Мышак заправил штаны в крепкие сапоги с ремешками, подложив сухой травы. Ноги в тепле и не мокнут – очень прилично. Через некоторое время сапоги напивались воды; сено нужно было менять, да поскорее, если не хочется слечь с ангиной.

Поверх свитера Бернард натянул шинель с нашивками дорожной службы. Служебный устав требовал носить фуражку, но Бернард предпочитал шляпу с широкими полями. В ней уютнее. Когда задувал сильный ветер, старик убирал уши под шляпу и так грелся. А фуражка пылилась на дальней полке, ожидая очередного визита начальства с проверкой.