Юлия Анк - Мастерская мистера Лимо

– О! Вы обнаружили мою слабость!.. Это мои работы, – с достоинством признанного гения сообщил мне хозяин дома. Он поставил на чайный столик поднос с угощениями и подошёл ко мне. – Признаться, я рисовал совершенно другую сцену. Но эти ребята почему-то стали враждовать… Они убивают друг друга бесконечно, и ничто не может их остановить. А главное, они совершенно меня не слушают! Продолжают делать лишь то, что взбредёт им в голову. Подожду: может, сами образумятся… Знаете, я оставил батальную тему и обратился к натюрмортам: с ними как-то спокойнее.

Манфред с гордостью достал из папки другой рисунок. На ней была изображена лампочка: обычная лампочка, которые горят в каждой комнате у нас дома, лежащая на фоне двух пустых бутылок из зелёного и синего стекла. Позади всего этого цвёл куст сирени. Лампочка то загоралась, то гасла, и сирень освещалась сквозь бутылочное стекло. Я мало понимал в живописи (и можно ли было назвать этим словом то, что я держал в руках?), но загорающихся нарисованных лампочек ни разу не видел.

– Но как это возможно, чтобы человечки бегали? А ещё эта лампочка…

Фонарщик с улыбкой фокусника открыл ящик стола и вынул из него коробку, на которой был нарисован цеппелин. Лопасти его моторов двигались, ветер раздувал маленькие разноцветные флажки, прикреплённые по бокам летящего исполина, и человечки в большой корзине под брюхом воздушного корабля приветливо махали нам руками.

– Всё дело в этих карандашах? – догадался я, увидев коробку. Хозяин дома утвердительно кивнул. И всё же, в такое трудно было поверить.– Могу ли я нарисовать что-нибудь?

Манфред усмехнулся, и его светлые усы разъехались гармошкой в стороны.

– Это можно. Но видишь ли, какая история… Рисовать ими можно только то…

Я не дал договорить мсье Манфреду:

– Но я хочу нарисовать дракона!

– …Да-да, нарисовать можно всё… – фонарщик почесал в затылке. – Но знаете, мой юный друг, ведь вы совершенно не представляете, что из этого может получиться. А если вашему дракону придёт в голову спалить ваш дом? Вам придётся рвать свои рисунки! Вы станете жалеть плоды своих трудов! А он просто будет дышать огнём, когда ему этого захочется.

– Ну… Не знаю…

Манфред рассмеялся:

– То-то и оно! Да, дракон с листа спрыгнуть не сумеет, но вести он себя будет прескверно. И, вполне возможно, довольно шумно. А вам будет так же жалко его, как и мне – моих развоевавшихся туристов. Да-да, я рисовал туристов. Я даже не представляю где они раздобыли себе оружие и доспехи! – продолжал Манфред. Теперь его взгляд был укоризненным. – Именно поэтому карандаши фабрики «Цеппелин» в своё время не пошли в массовое производство. Понимаете? Не вся продукция этой фабрики может быть доступной массовому потребителю. И производители это знают. А вот карандашики жалко. Отличные карандашики, да? И я рисую, когда устаю от дел, непременно рисую! Но, поверьте, у меня есть занятие куда интереснее. Хотите взглянуть?

Мистер О́Коттон подмигнул и, сунув мне в руки молоко и пирог, потянул за собой.

По дороге я силился отпить молока из чашки, да и черника не давала забыть о себе, распространяя мучительно прекрасный аромат. Но отставать от хозяина дома было неловко. Пройдя по коридорам в доме фонарщика, мы очутились в просторной комнате, похожей на мастерскую мистера Лимо. Она была уставлена этажерками с инструментами и чертежами. Потолки подпирали металлические перекрытия с огромными болтами. Всё это собиралось в один потрясающих размеров каркас для поддержания прозрачного свода. Там, наверху, на разном расстоянии от пола, висели гигантские прозрачные звёзды. Мистер О́Коттон плавно опустил рычаг на небольшой панели, расположенной на тумбе возле стены. Тогда звёзды поплыли вверх и остановились под самым потолком. Они зажглись мерцающим светом, а некоторые стали еле заметно переливаться, становясь то розовыми, то изумрудными, то голубыми. Это было прекрасно!

– Кстати, когда вы уже всё это съедите?! – прервал моё любование фонарщик. – Пирог не стоит держать долго без дела – на всякий кусочек найдётся конкурент!

Я смущённо приступил к своему ужину, а хозяин дома, улыбнувшись, продолжил:

– В некоторых городах звёзды постоянно закрыты тучами. Это так неудобно! И фонарщики не справляются с работой: так много фонарей расставить по городам и дорогам – это требует огромного количества ресурсов! А вот эти малютки могут выручить горожан! На улице станет красиво, и света будет – почти как в лунную ночь. Это удобно. Но и энергии они потребляют немного! Каково?!

– А как же они взлетели? Это какое-то магнитное поле?

Манфред лукаво улыбнулся:

– Вы так считаете?

Я кивнул в ответ. Манфред, продолжая улыбаться, потащил меня к чертёжным доскам, а ещё к столу для хранения расчётов и схем, где долго объяснял мне, каким обрезом звёзды держатся на весу, потом демонстрировал вид на чудные светильники из дальнего угла комнаты – сначала на все разом, затем на каждый из них по отдельности. Он опустил пару звёзд вниз, и мы трижды рассмотрели их со всех сторон и обсудили материал, из которых они изготовлены. Это было действительно очень интересно, но… Анэли… Манфред не успокаивался, а мне уже надоело слушать его рассказы, потому что я никак не мог заговорить о том, что тревожило меня.

– Прошу вас… Моя сестра… Ей всего пять лет. Скажите, здесь есть жандармерия?

О́Коттон сник. Он замер с маленькой звездой в руках и грустно произнёс:

– Нет, увы. Такого здесь вы не найдёте. Башня живёт по своим законам.

– Башня? Я всё-таки попал в башню?

– Да, разумеется! А куда вы планировали попасть? – фонарщик удивился так, будто есть только два места на свете – наш город и эта самая башня.

Но он тут же добавил:

– Куда бы вы ни собирались сегодня, нам не стоит покидать дом в такой час, уж поверьте…

– Да почему?!

– Когда на улицах нет фонарей – запомните, это неспроста! В такие времена очень важно заниматься делами лишь тогда, когда на небе появляется солнце.

– Но вы же ходили по улицам с фонариком?

– Но ведь я – это совсем другое дело! Я фонарщик. А значит, ко мне привыкли. К тому же, я как раз возвращался домой, чтобы не покидать его до утра.

– Но Анэли…

Со старика вдруг слетела доброжелательность, он немедленно погасил звёзды и общий свет, схватил меня за руку и потащил к окну. Мы встали у больших оконных пролётов и стали смотреть сквозь прозрачное стекло.

– Замрите и не двигайтесь! – он прикрикнул на меня так, будто слово «замрите» могло означать что-то другое.

Рука старика по-прежнему сжимала мне запястье, и даже если бы я захотел двинуться, не смог бы. Так прошло несколько минут. Ноги мои затекли, и мне вовсе не хотелось высматривать что-то невидимое в темноте за окном, но Манфред останавливал меня всякий раз, как я пробовал пошевелиться.